Дело о британской осе - стр. 13
– Доброе утро. Я – Кэтрин Гленн.
Лина Тейлор шагнула навстречу. Миниатюрная, грациозная брюнетка; волнистая челка закрывает лоб, подстриженные волосы льнут к щекам, придавая лицу особую пикантность. Точь-в-точь француженка. На Лине была зеленая блуза навыпуск, бриджи и туфли на каблуке, на плече висела кожаная сумка. Однако это я разглядела после, а поначалу во все глаза смотрела на Эдварда Веста.
Блондин. Тот самый, со снимка. Живой! Киллеры до него не добрались. Это же он, он!
Длинные глаза цвета спелого каштана и такие густые ресницы, что глаза казались подведенными. Темные брови вразлет, тонкий нос, твердые губы; именно они придавали мужественность необыкновенно изящному лицу. Ему было лет двадцать девять – тридцать; одет был неброско, но дорого.
– …мистеру Гленну.
Я вздрогнула, очнувшись. Оказывается, «француженка» что-то говорит.
– Садитесь, пожалуйста. – Сделав над собой усилие, я превратилась в любезную хозяйку дома. – Вот сюда, в эти кресла. Хотите чаю? Кофе?
– Нет, нет! – Лина тряхнула головой; черные волосы колыхнулись и снова прильнули к щекам. – Сейчас объясню, зачем мы пришли. То есть, Тед вовсе ни при чем, он за компанию увязался. Ребенком я жила по соседству, на Мюррей-Стрит. Родители были дружны с мистером Гленном; он меня баловал, как племяшку. Дарил всякую чепуху… Для девчонки это были сокровища. Зеркальце, заколка для волос, какая-нибудь хитрая шкатулка.
Узнаю Джона, с грустью подумала я. Он обожал дарить чепуху, от которой люди делались счастливыми. «Француженка» продолжала:
– Однажды случился ужасный конфуз. Родители уехали на уик-энд, а у Фанни – подружки моей – день рождения. Я ей вазочку купила; деньги копила полгода. И в самый последний день эта вазочка возьми да и выпрыгни из рук. Вдребезги. Вот горе-то! Я вытащила у отца из стола два фунта, купила кошелек, подарила Фанни. А вечером ноги домой не идут. Отец у меня строгий был! Я в слезах, плетусь еле-еле. И вдруг – навстречу мистер Гленн. Спрашивает, что стряслось. Я ткнулась лицом ему в живот да как зарыдаю. Он успокоил меня, расспросил. Выдал два фунта и велел положить на место. Отец так и не узнал. А меня всю жизнь совесть мучила: тех денег мистеру Гленну не вернула. Мы долго жили за границей, потом в Лондоне… Вчера с Тедом приехали сюда, я думаю: пора! И вот пришла. – Лина полезла в сумку, вынула белый конверт и протянула мне. – Это мой долг. Передайте, пожалуйста, мистеру Гленну.
Я невольно откинулась назад.
– Мало отдаешь, – вмешался Тед. – С той поры громадные проценты наросли. – Он шутил, конечно. Голос был необыкновенный; он уже смолк, но казалось, что по комнате гуляет отзвук: словно тронули басовую струну, и она еле слышно поет, замирая.