«Дело» Нарбута-Колченогого - стр. 13

Поэт Михаил Зенкевич

Большинство критиков приняло книгу «Аллилуйя» в штыки, оценив её «настолько низко, насколько это возможно», и аттестовав стиль Нарбута как «грубый, нечистоплотный и нарочитый». За редкими исключениями, позднейшие суждения о второй книге поэта также сводились к разговору о нарбутовском хулиганстве или – в лучшем случае – о нарбутовском эпатаже бодлеровского толка. Многие писали об авторе «Аллилуйя» как об «акмеисте, специализированном на воспевании “грубой плоти”, подаваемой в нарочито сниженной, эпатирующей, “откровенной” манере, близкой к “эстетике безобразного” французских “проклятых” поэтов и русских футуристов»

Стихи его действительно были в какой-то мере переполнены животной плотскостью и сочностью – хотя, мне кажется, ничуть не безобразной, а просто неприкрытой и перешагнувшей через интеллигентскую стыдливость и не скрывающей тайну интимной близости. Таковым, например, является его стихотворение «Клубника», включённое в сборник «Аллилуйя», в котором воспевается именно тяга к физической близости:

Как видим, Нарбут решительно предпочитает пошловатой двусмысленности стихов своих предшественников – грубую откровенность «нового Адама». Однако поэт на этом не остановился и включил в свою книгу ещё одно стихотворение – «Как махнёт-махнёт – всегда на макогоне», в котором эпатирующая эротическая откровенность доведена до мыслимого предела:

Поэт Владислав Ходасевич, считавший первую книгу Нарбута «совсем недурным сборником», вторую счёл «более непристойной, чем умной». Литературный наставник Ходасевича этого периода – Валерий Брюсов, похваливший в своё время дебютный сборник поэта – также отозвался об «Аллилуйя» прохладно, сказав, что: «Книжка г. Нарбута содержит несколько стихотворений, в которых желание выдержать “русский” стиль приводит поэта к усердному употреблению слов, в печати обычно избегаемых».

А вот, по мнению Николая Гумилёва, автору «Аллилуйи» в полной мере удалось «выразить своё миросозерцание, свою индивидуальную печаль и индивидуальную радость», и, оценивая поэтический труд Нарбута, он писал: «Показался бы простой кунсткамерой весь этот подбор сильного, земляного, кряжистого словаря, эти малороссийские словечки, неожиданные, иногда нелепые рифмы, грубоватые истории, – писал Гумилёв, – если бы не было стихотворения «Гадалка». В нём объяснение мечты поэта, зачарованной и покорённой обступившей её материей… И в каждом стихотворении мы чувствуем различные проявления того же, земляного злого ведовства, стихийные и чарующие новой и подлинной пленительностью безобразия».