Дело марсианцев - стр. 21
Сам же, впрочем, и виноват, что о Тихоне Балиоре не открыто рассуждают, а по темным углам, стишки пересказывая да списки с ними строча. Пора покончить с этим безобразием и сочинить наконец подлинное стихотворение, пока всенародно не осрамился!
– Никакой к тому моей воли нет, чтобы слухи по горам нашим ползли, – досадливо воскликнул он и подстегнул неповинную лошадь. – И вы, сударыня Глафира Панкратьевна, меня за злодея не держите, от отчаянья и с горячей головы вирши непотребные на бумагу просятся. Да и записывать-то их не надо, в память сами собой ложатся, будто чугун в форму. Сам страдаю, уж поверьте бедному поэту, что высокие думы своими словами изложить не могу, а пошлые – за милую душу.
– Кабы вашим фривольным слогом да приличные стихи сотворить, так Сумароков бы от зависти почернел, – несмело улыбнулась Глафира и на очередной выбоине особо крепко ухватила попутчика за локоть.
– Боюсь, великие российские поэты будут меня вскорости презирать, словно пса смердящего, – горько ответил Тихон. – Буде мои вирши до их слух докатятся, чего я искренне боюсь и вовсе не алчу.
Первые капли дождя тем временем устремились к земле и прибили пыльные вихри, что взметались из-под конских копыт. Осталась позади почтовая застава, худые окраинные домишки и деревянные здания побогаче. Улицы были почти пусты – только городовым непогода не могла помешать отправлению службы, прочий люд забился в кабаки или сидел дома, при свечах.
Дворянская же часть населения нынче в большинстве своем, кроме немощных и совсем юных, стекалась к Собранию.
Довольно гладкая, пусть и ухабистая местами проселочная дорога быстро сменилась городскою – укрытые гнилыми досками ямы, наезженные до невиданной глубины колеи, вечные грязевые озера, едва просыхающие к июлю… И мусор, непременный вонючий мусор по обочинам. Увы, это был ближайший путь к цели. По счастью, свет тут имелся только под редкими масляными фонарями, оттого и не бросалась всякая мерзость в глаза. Только возле самого Собрания стало почище, к тому же настелили пару лет назад сотню саженей брусчатого камня, и у Тихона с Глафирой едва зубы не вышибло, так дрожки подскакивали.
– Ух, и не чаяла живой добраться, – вздохнула девушка, когда показалось сияющее фонарями Собрание и дорога выправилась.
Когда они прибыли к высокому трехэтажному особняку, больше похожему на дворец средней руки, там вовсю суетились конюшие и лакеи, обслуживая прибывающих господ.
– Эй, малый! – крикнул поэт ближайшему лакею в плаще с накинутым на голову капюшоном. Затем он спешился и помог девушке соскочить на мостовую, прикрывая ее от ветра с дождем. – Поспеши! Да не забудь овса им задать казенного.