Деление на Ноль - стр. 27
Затем завели старенький обшарпанный патефон. Дальше я уже помнил не очень хорошо, но меня позвала танцевать хозяйская дочка, которую, кажется, звали Татьяной.
После этого я ляпнул, что моя бабка была из рослингов, и это вызвало настоящий восторг собравшихся. А потом… какой-то темный провал в голове, к которым я за последнее время уже успел привыкнуть, как к неизбежной части своей жизни…
Впервые за последнее время, когда я распахнул веки, в полумраке увидел не бульдожье лицо Миллера и не ухмыляющиеся рожи докторов-убийц, а симпатичное девичье личико с веснушками. Девушка улыбалась во сне, а мой мозг лихорадочно вспоминал, где я нахожусь…
И вдруг я вспомнил! Фермеры, Пухов, дочь Татьяна! Хиус…
Внезапно лоскутная занавеска, прикрывающая лежак печи, резко отодвинулась, ослепив ярким светом из большого окна напротив, и показалось внимательное и суровое лицо Артемия Ивановича! Я резко привстал на локтях и замер в ожидании…
– Проснулся, Захар? – спросил Артемий гулким голосом. – Ну, доброго тебе утра! Хотя уж полудень скоро…
И он лучезарно улыбнулся, обнажив под русыми усами ряд крепких белых зубов.
– И вам того… доброго дня… – пробормотал я, растерянно блуждая взглядом с фермера на его дочку. – А… это… как я тут…
Глядя на мою растерянную физиономию, Артем расхохотался, да так, что Татьяна проснулась, перевернулась на спину и, вкинув руки, стала тереть кулаками глаза, чувствительно заехав мне локтем по почке. Я хрюкнул от неожиданности, а хозяин захохотал еще громче.
Рядом с его головой, показался лоб и рыбий взгляд Миллера. Нижняя часть лица была скрыта печью.
– Доброе утро, Моррисон, дружище, – сказал он и куда-то деловито направился.
– Ты лицо-то его видел, Генрих? – сквозь смех спросил Пухов уплывающую лысину Миллера.
– Последнее время вижу его слишком часто, – как-то скептически ответил младший комиссар, и тут же раздался звук льющейся воды.
– Да просто отрубился ты вчера, Захар, – отсмеявшись и вытирая слезы, наконец произнес Пухов, – вот тебя Прохор на полати-то и закинул. Ты как мешок был. А Танька, она всегда там спит.
– Па-а-а, ну чего ты гогочешь, – протянула Татьяна, – сон мне перебил…
– Танька-лентяйка, подымайся, – показным суровым тоном ответил Пухов, – Зорька вон уже час орет недоеная, а мать занята…
– Ну сейча-а-ас… – снова, растягивая гласные, простонала Таня.
После чего поглядела на меня, улыбнулась и весьма лукаво мне подмигнула…
Я умылся из рукомойника, висящего над деревянным тазом, который тут называли «ушат», потом меня посадили за стол одного – все уже успели позавтракать, кроме нас с Татьяной.