Дела человеческие - стр. 24

Она ждала больше двадцати минут, время от времени обмениваясь сообщениями с Адамом. Потом встала и спросила у секретарши: «Так долго – это значит, что все плохо?» Секретарша ответила, что нужно немного потерпеть, и настоятельно попросила вернуться на место. Клер была в смятении, и так повторялось каждый раз. К ней вышел врач, мужчина лет пятидесяти с роскошной седеющей шевелюрой, обладатель пятизвездочного рейтинга в Google, и знаком пригласил следовать за ним. Она вошла в маленькую комнатку, снова сняла свитер и бюстгальтер и легла на стол. Врач смазал ее груди прозрачной вязкой жидкостью, заскользил по ним головкой датчика и, не отрываясь от экрана, поинтересовался, пишет ли она сейчас. Она отвечала уклончиво, чувствуя, как каждый ее мускул сжимается от тревоги: да, она приступила к новому эссе. «Предыдущая ваша книга мне очень понравилась», – заметил доктор. Она беззвучно поблагодарила его. Едва сдержалась, чтобы не расплакаться.

– Слышал вас вчера по радио, когда говорили об изнасилованиях в Кёльне. Вы правы, нельзя мириться с тем, чтобы люди, приезжающие в нашу страну, навязывали нам свою культуру и свою религию, унижающую женщин. Эти типы, которые насилуют европейских женщин и считают это нормой, – просто мерзкие скоты. Вытворяют что хотят, оставаясь безнаказанными, а все их стараются оправдать, чтобы не быть обвиненными в расизме.

– Я такого не говорила, вы неправильно меня поняли. Я дала интервью, завтра оно появится в газете.

Ее ответ прозвучал довольно сухо. Публикация интервью вызывала у нее опасения. Ее реплики могли исказить, обкорнать, неверно истолковать; она боялась, что статья может оказать нежелательное воздействие на общественное мнение. Она не отводила взгляда от экрана, воображая, будто сумеет высмотреть опухоль в светившейся на нем белесоватой массе. Врач то и дело прижимал датчик к коже вокруг сосков, потом долго, целую вечность водил им по груди, прежде чем объявить ей, что все в норме. Она наконец смогла вздохнуть. Поблагодарила его, вышла из кабинета и включила телефон: от Адама пришло несколько сообщений, он спрашивал, как у нее дела. Пришло и две эсэмэски от Жана:

Она хотела было написать: «Да пошел ты!» Но документы о разводе пока не были оформлены, и она написала:

Всякий раз, когда Жан Фарель входил в здание телевизионного комплекса, грандиозное сооружение из стекла, возвышавшееся над Парижем, он чувствовал, как внутри у него возникает некое излучение, и не то чтобы само это место вызывало у него эйфорию – скорее знаки уважения, коими он мог наслаждаться, едва преодолев рамки безопасности: всеобщая почтительность с явным оттенком раболепства напоминала о его значимости. Да, он обладал властью и вот уже столько лет пользовался ею, как мог. Он постепенно установил некое равновесие, соблюдая два правила: «Все контролировать, ничего не пускать на самотек», и при этом заявлял публично: «Я никогда не пытался управлять своей жизнью, моя карьера – дело случая».