Декстер мёртв - стр. 36

– Ты за решеткой должен быть, – продолжал кареглазый. – Какого черта ты делаешь на воле?

– Давай вызовем подмогу, – вмешался голубоглазый.

– Меня отпустили сегодня утром, – выпалил я. – Все по закону.

Я хотел было дружелюбно улыбнуться, но передумал. Голубоглазый уже держал рацию, а его напарник открыл дверь и вывалился наружу, вооруженный еле сдерживаемой яростью и Силой Закона. Эффект испортило лишь то, что ростом он был под метр шестьдесят, хоть и пытался сделаться выше за счет своей ярости.

– Встаньте в положение, – рыкнул он, кивнув на машину.

Я собрался было возразить, что не сделал ничего дурного, как вдруг рука его потянулась к пистолету. Я закрыл рот, широко расставил ноги и положил руки на крышу машины.

Я всю свою жизнь прожил среди копов и прекрасно знал, что значит «встать в положение». Признаюсь, получилось у меня мастерски. Но кареглазый грубыми пинками раздвинул мои ноги пошире и толкнул на машину, рассчитывая, что я случайно ударюсь головой. Рискуя окончательно взбесить кареглазого, я вовремя подставил руки и спас свое лицо. Тот быстро и тщательно меня прохлопал, то и дело «случайно» задевая побольнее, а потом грубо завел руки за спину и защелкнул наручники. Туже некуда, разумеется. Я не ожидал ничего другого, но и поделать ничего не мог.

После, удерживая меня одной рукой, полицейский открыл заднюю дверь автомобиля. Конечно, я знал, что за этим последует. Он толкнет меня на заднее сиденье и по ходу дела «случайно» треснет лбом о крышу. Я собрался было увернуться, как вдруг, к моему счастью, кареглазого позвал напарник.

– Рамирес, постой, – сказал голубоглазый.

Рамирес замер, потом схватил меня за запястье и заломил руки вверх. Больно.

– Погодь, я усажу его сначала, – ответил он.

– Рамирес! – повторил голубоглазый. – Диспетчер велит его отпустить.

Рамирес схватил меня покрепче и процедил:

– Он сопротивляется аресту!

– Нет, ничуточки, – встрял я.

Так и было: если я чему и сопротивлялся – так это кровообращению, и руки у меня, вероятно, уже стали пунцовыми от наручников. Но Рамирес включил режим задиры и плевать на все хотел. Он снова меня толкнул, и я врезался-таки в машину.

– Твое слово против моего, – прошипел он. – Посмотрим, кому поверят.

– Завязывай, Хулио, не арестован он, – продолжал голубоглазый. – Хватит, отпусти его, Хулио. Черт, кончай уже.

Повисла долгая пауза, а потом позади меня точно пар рванул из трубы. Неужто Рамиресу и правда придется меня отпустить?…

Похоже, что так. Он резко бросил мои руки и мгновение спустя снял наручники. Я обернулся и взглянул ему в глаза. Стоял он ко мне совсем близко, как делают все задиры, и будто бы ждал, что я, поджав хвост, убегу подальше; будто хотел подставить мне подножку и рыкнуть вслед что-нибудь угрожающе-победоносное. Может, он надеялся, что на таком расстоянии я не замечу, какой он коротышка. Но я заметил, как и все его жалкие попытки меня запугать, задеть и сломить. Он превысил свои полномочия, нарушил закон – а ведь я невиновен. Его измывательства меня задели. Я не стал отступать, напротив – шагнул ему навстречу: недостаточно близко, чтоб он воспользовался оружием, но ровно настолько, чтобы задрал голову и понял, насколько я выше.