Дедушкины рассказы - стр. 31

Друг мой, ведь все это было освящено гением Сталина. Какой чудовищный фарс!

Сталин отравил соотечественников ядом партийной пропаганды, превратил советского человека в восторженного дикаря, который получал любую духовную пищу не только пережеванной, но и переваренной! У меня это вызывало тошноту.

Я родился и вырос в Азербайджане. Баку мой родной город, и хорошо знаю разницу в отношении к русскому и азербайджанцу, утверждаю, что в стране провозглашался интернационализм только на словах. На деле – шовинизм, национальное чванство, помните лозунги партии: «человек – человеку друг товарищ и брат!», «Россия – старший брат» и т. д. О каком братстве речь? Когда у нас была такая братская коммуна? В союзных республиках первыми секретарями ЦК компартий были национальные кадры, для проформы, а вторыми – русские, для руководства и контроля! это как, по-братски? не было откровения. Вместо него – зависть, наушничество, подсиживание. Меня, математика, но еврея по национальности, допускали к работе только до определенного уровня служебной лестницы. А выше – табу! Пятый пункт! И это братство? Все ложь от начала до конца.

А взять атмосферу, в которой мы работали? Из нас лепили усредненную личность, с усредненной зарплатой и усредненным мышлением. Люди бездельничали, а кто мог их упрекнуть? Да никто, потому что подхалимы, льстецы были на всех уровнях, и задача то у них была одна – восхвалять эту самую власть, которая подкармливала их из закрытых распределителей, бесплатными путевками на курорты, обустроенными квартирами и персональными автомобилями, это был грандиозный сумасшедший дом: умных, порядочных людей затирали карьеристы и приспособленцы. Как здесь можно было оставаться, с кем жить, с фарисеями, политическими проститутками?

Меня гнало из страны даже не унижение, как еврея, как человека второго сорта, хотя я испытал на себе все последствия государственного антисемитизма. Меня выталкивала система! Я задыхался в условиях чудовищного бюрократизма, был творчески скован. Я хотел, чтобы во мне видели личность, считались с моим мнением, но вокруг была пустота, и я думал об Америке. Я думал о ней постоянно. Она привлекала меня творческой вольницей. Я рассчитывал там осуществить некоторые идеи, которые по моим расчетам должны были заинтересовать кампании по производству компьютерной техники и получить статус человека, имеющего права не только на идеи, но и на их реализацию.

Я ждал своего часа и, когда в начале семидесятых стали выпускать евреев за границу, незамедлительно воспользовался своим правом.