Даже если ты меня ненавидишь - стр. 49
— Это моё! Зачем ты лезешь?! — кричу я, как, наверное, ещё никогда в своей жизни не кричала. До моментальной хрипоты и жжения в лёгких.
Мать ошарашенно приоткрывает рот, крепче сжимая мой дневник пальцами, а я подхожу и выдёргиваю из её рук эту несчастную тетрадку. Она надрывается, но оказывается у меня. Наклоняюсь и достаю медведя из корзины. Прижимаю это всё к себе, словно единственное ценное, что у меня есть, чувствуя, как бьёт крупной, заметной матери дрожью.
— Что ты вытворяешь? — облизнув идеально накрашенные губы и поправив причёску, негодует мама, даже сейчас стараясь держать идеальную осанку.
Это так сильно бесит! До зуда в солнечном сплетении.
— У меня должно быть хоть что-то личное! — снова кричу. Я сейчас не способна говорить спокойно. Всё, что так долго копилось, сочится изо всех клеток. — Я и так делаю всё, что ты требуешь, мам. У меня есть только твоя жизнь! И вот этот клочок своей, — трясу тетрадкой и игрушкой. — Но ты решила отнять у меня всё! За что, мама? Что я тебе сделала? Что со мной не так?!
Слёзы застилают глаза. Пальцы сами собой впиваются в плюшевого зверя. Надо взять себя в руки, а я не могу. Правда, никак не могу. Со мной такого никогда не случалось. Чтобы накрывало настолько сильно, что нет сил бороться со стихией навалившихся эмоций. Всё, что я могу, только дать им волю. Опустошить себя. Может быть, тогда станет легче…
— У тебя истерика, — холодно отвечает мама, грациозно поднимаясь со стула.
Её лицо надменное, взгляд высокомерный, и дрожать я начинаю всё сильнее. Потому что все мои слова как удары хрупкого тела о толстую броню из самого прочного в мире металла. Они только меня рвут на части, мне делают больнее. А ей всё равно. Её невозможно пробить, я никак не могу достучаться до материнского сердца. Оно там есть вообще? Живое?
— Да, мама. Да! — топаю ногой. — Истерика! Потому что я так больше не могу! Я чувствую себя как в тюрьме, где за каждый неосторожный шаг на тебе затягивают строгий ошейник или пускают ток по прутьям твоей клетки!
— Не повышай на меня голос, Амалия, — мать хватает за ухо моего плюшевого медведя и пытается выдернуть его из моих рук, а я на эмоциях дёргаю его обратно на себя. Выходит слишком резко, розовое ушко надрывается по шву, а мама заваливается на меня.
Отталкивается ладонями. Её красивое ухоженное лицо искажается, в глазах происходит что-то нечитаемое, и мою щёку обжигает сильной пощёчиной. Голова дёргается, на секунду в ушах появляется звон, и даже слёзы срываются с ресниц с задержкой, словно и у них случился шок.