Дай мне имя - стр. 13
«Пес смрадный…»
«Распустили паскуд…»
«Нет, я чего скажу… У нас на Севере бы не допустили. Сука буду. У нас бы не допустили».
У нас, у нас. У нас козел хрудями тряс».
«Ты, морда с ручкой! Ты с кем ботаешь? Ты кого хлестаешь?»
«Кончайте, подлюки, развопились. Почифирить не дадут».
«Леха, в рот стеганный! Пой!»
Леха улегся головою на стол и не шевелился. Язык не ворочался.
«Леха!!» – рявкнул генерал.
Леха поднял голову, сипло затянул: «Этап на Север, срока аг-ромные. Кого ни спро-осишь, у всех Указ». «Взгляни, взгляни в глаза мои суровые!» – в отчаянии подхватил нестройный хор.
«…Чего я скажу – Ушастый трекал. Этап готовят. Всех воров на Север».
«Брехает…»
Вконец окосевший Леха с трудом спел «Не для меня» и «Звенят бубенчики». Ржавой пилой резанул сердце…
«Звенят бубенчики, звенят бубенчики. Ветер звон доно-осит». «А молодой жулик, молодой жулик начальничка просит!» – певцу вторил хор полумертвыми голосами.
Чаша по очереди опрокидывалась над каждым ртом.
«В-в-в-в! – забормотал, дрожа, Леха, – Ууу! – он завыл сиротливым псом. – Вот она, сука, вот она».
В дверях стояла баба-кикимора.
«Бей ее!»
Кружка полетела в дверь. Блатные, сбившись в кучу, дружно крестились. Мир распадался…
Все это время генерал сидел на главном месте, не участвуя в толковищах. Одним присутствием Вася Вересов давал тон и значительность собранию. Авторитет его нимало не ущербился, вернее, тотчас и с лихвою был восполнен крутой расправой с обидчиком, и теперь, с полузакрытыми глазами, скрестив поросшие рыжим волосом руки в синих наколках, Вересов был еще больше и как никогда достоин занимать место легендарных вождей Гориллы и Мухомора, зарубленного три года назад в столовой, при выходе из кино. О чем он грезил, какие думы внушил ему наркотик, звенящий в крови?
Таинственное прошлое Вересова предстало перед ним в образе его отца, каким он видел его в последний раз, в ночь, когда отец ушел из дому. Было это в деревне, в 32 году. Давно и бесследно исчезнувший из его жизни, он смутно виднелся у порога, на том месте, где стоял ларешник, где повредившийся певец Леха увидел грудастую и косматую бабу. Васю тяжко мутило. Вся секция с рядами нар медленно поворачивалась, и ему показалось, что он сидит в корабельном трюме, под ним качается пол, пароход плывет по Охотскому морю. Что-то приподнимало его, это была волна за бортом и одновременно волна тошноты, поднявшаяся из желудка.
Он двинулся к выходу. Но выхода не было. Страшное сознание обреченности, нелепой гибели живьем на дне качающегося парохода пронизало Вересова. Рука, покрытая татуировкой, уцепилась за край стола.