…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… - стр. 3

Твой отец защищал, в частности, Владислава Бартошевского[4], о чем тот упоминает в своей книге «Интервью-река»: «Это меня поражало и поражает до сих пор – трое судей <…>, стопроцентные, коренные поляки, вынесли мне суровый приговор за якобы шпионскую деятельность, в то время как мужественно защищал меня адвокат Зигмунт Гросс, поляк отнюдь не стопроцентный, а точнее – представитель польской интеллигенции еврейского происхождения».

Отец защищал также членов Польской крестьянской партии на послевоенных процессах, например, Станислава Межву[5], ранее осужденного во время московского «процесса шестнадцати»[6].

Отец тебе рассказывал об этих процессах?

Совсем немного. На политических процессах он не специализировался. Просто защищал знакомых, нуждавшихся в помощи. Но как раз с Бартошевским связана одна история, которую отец мне рассказал, – теперь, спустя годы, она кажется забавной, но тогда могла кончиться плохо.

Расскажи.

Бартошевский был знаком с моей матерью еще со времен подполья – она работала в Бюро информации и пропаганды Главного штаба Армии Крайовой[7]. И вот отец приходит к Бартошевскому в тюрьму (напоминаю, речь идет о сталинских временах), в какую-то комнату для допросов, где перед процессом узникам разрешали встречаться с адвокатами. Бартошевский, увидев наконец знакомое и доброжелательное лицо, радостно и громогласно, по своему обыкновению, восклицает: «Как там пани Ханночка?» Отец буквально утратил дар речи. На протяжении всего сталинского периода он оберегал мать от заполнения всяких анкет, в которых пришлось бы сообщить, что она была в АК, и тут вдруг – в прослушиваемом помещении! – Бартошевский выдает такое… К счастью, все обошлось.

После выхода из тюрьмы Бартошевский бывал в доме твоих родителей?

Я не помню его визитов. Бартошевский был знаком с родителями, но я бы не сказал, что они дружили.

Ты знал своих дедушек и бабушек?

Только одну бабушку – мамину маму. Она жила совсем рядом, метрах в ста пятидесяти – двухстах от нас, на другой стороне Маршалковской. Снимала комнату у очень симпатичных людей. Мама каждый день носила ей обед. Я там время от времени бывал. Обычно бабушка давала мне два злотых на мороженое. Мне она запомнилась пожилой, немного чудаковатой дамой. В ее комнате всегда лежали кипы газет, между которыми приходилось пробираться, словно в лабиринте. После Варшавского восстания обе мои бабушки оказались в лагере Равенсбрюк. Папина мама там погибла. Бабушка Шуманьская выжила.

Это персонаж с интересной историей.

Она происходила из хорошей, так называемой полуторашляхетской семьи