Давай переживем. Жизнь психолога-спасателя за красно-белой лентой - стр. 8
У входа в здание морга уже столпились люди. Предполагаемые родственники погибших. Утверждать, что это родственники, нельзя, пока не проведена процедура опознания – поэтому слово «предполагаемые». Произошло происшествие, погибли люди. Кто-то знал наверняка, что именно в том месте и в то время там находился его родственник или знакомый, телефон которого сейчас не отвечает. Кто-то просто не может дозвониться своему родственнику и не исключает вероятность его гибели в результате происшествия.
Здесь я не указываю, что именно произошло и в каком городе. Я хочу сознательно обезличить эту ситуацию, ведь, по сути, смерть – одна. Горе тоже одно. Поэтому от названия города, где это произошло, суть не изменится. Все это действительно произошло. Погибли люди. Погиб не один человек и даже не два и не три. Количество погибших – около двадцати. Именно столько жизней оборвалось в один момент, столько тел погибших привезли в черных мешках в морг для опознания. Кого-то из них собирали по частям.
Сейчас уже начнется первое опознание, и наша задача – сопровождение этой процедуры. Под запись предполагаемые родственники диктуют приметы предполагаемого погибшего. Все доставленные тела осмотрены, и по описанным приметам уже можно сделать предварительные выводы.
Как правило, всех погибших сортируют по половому и возрастному признакам: если родственникам предстоит опознавать женщину средних лет, то соответственно тела мужчин или детей предъявлять им не будут.
Два высоких парня, ростом под два метра, стоят здесь же, в коридоре, на входе. От них сильный запах алкоголя, они оба активно жестикулируют, кричат, постоянно задают один и тот же вопрос: «Как тебя зовут?» Говоришь им свое имя, но через время вопрос повторяется снова. Парни ищут своего знакомого – мы проверяем по спискам и находим человека с такими инициалами в графе «пострадавшие». Человек, которого ищут, жив. Пока жив. В таблице напротив каждой фамилии указаны полученные травмы. У человека, которого ищут два парня, – открытый перелом бедра. Я молчу и не говорю ни слова, кроме: человек с таким именем и фамилией в списках пострадавших, в списках погибших – не значится. Все. Я не могу дать гарантий. Нас, психологов, сейчас пять человек, и один из наших сотрудников успокаивает высоких парней с запахом алкоголя, говоря им, что человек, которого они ищут, жив и находится в больнице. «Все хорошо», – говорит им.
«Все будет хорошо», «добрый день», «доброе утро» и прочее «доброе» – это табуированные фразы, если ты работаешь с пострадавшими. Вряд ли день добрый у человека, потерявшего близкого родственника. Вряд ли утро доброе у человека, который пострадал в результате крупного ДТП, уже перенес одну операцию, готовится к следующей и лежит перед тобой в окровавленных бинтах. Что касается фразы «все будет хорошо» – то она дает гарантии, она подразумевает несбыточные и нелепые надежды. Кто я такой, чтобы обещать это хорошее будущее? А если человек выжил, но вдруг взял и умер в больнице, а я перед этим уверял его родственников, что все будет хорошо? Что тогда? Тогда негативные реакции будут в разы интенсивней, и я, по своей глупости и непрофессионализму, буду хорошим объектом агрессии.