Давай останемся врагами. Противостояние - стр. 19
От таких мыслей стало невыносимо тяжело. Через пару часов я чувствовала себя словно выжатый лимон и совершенно не представляла, как продержаться еще целых два часа.
Когда на улице стало темнеть, начался настоящий ад: к центру стали стекаться семьи с детьми и компании подростков. Теперь мне почти не приходилось ничего делать: дети постарше бежали ко мне наперегонки, выхватывали из рук флаеры и пытались дернуть за хвост, детей помладше подносили родители («посмотри, какой за-а-айчик!»). Правда, при виде гигантского кролика почти все маленькие дети бросались в рев, зато у их отцов внезапно проявлялся недюжинный интерес к изучению иностранных языков.
Хуже всего вели себя подростки: они хоть и не дергали меня за хвост, но, под дикий хохот друзей отпускали шутки одна пошлее другой. Выслушав в очередной раз про морковку, которой меня готовы угостить, я не выдержала и решила вернуться в офис. До конца смены оставалось каких-то двадцать минут, но нервы не выдерживали. Я поняла: мне уже все равно, что со мной сделает Банников — пусть хоть в полицию сдаст, но скакать в этом костюме и дальше — выше моих сил.
Приняв такое решение, я запихнула оставшиеся флаеры в сумку и направилась в офис с намерением найти Банникова и поговорить.
8. ГЛАВА 8
Чтобы срезать путь, я пошла через парк и внезапно услышала пронзительную мелодию, от которой сжалось сердце: это была Lacrimosa Моцарта. Пройдя немного дальше, я увидела у входа девушку со скрипкой и сразу узнала эту девушку.
Она училась на нашем факультете — кажется, перешла на второй курс. Обычно я не запоминаю студентов младших курсов, но такое лицо просто невозможно забыть: это была самая красивая девушка*, которую я видела в своей жизни. И в то же время — самая странная.
В теплое время года она ходила в черном платье с длинными рукавами и белым воротничком, а зимой носила какие-то нелепые растянутые свитера и кардиганы. Прически у нее тоже были какие-то нелепые и старомодные: темные волосы или собраны в пучок, или заплетены в косы. Правда, все это ее нисколько не портило, даже наоборот.
Я не знала имени этой девушки, но часто видела, как она сидит на скамейке рядом с факультетом, отщипывает кусочки от венской булки, медленно их жует и задумчиво смотрит в никуда. Вид у нее всегда был такой отрешенный и печальный, что мне хотелось подойти, присесть рядом и спросить, как дела. Однако я так ни разу и не решилась этого сделать: почему-то подойти к ней и заговорить казалось делом еще более невозможным, чем подойти к Сапковскому.
Я никогда не видела эту девушку в компании парней или подруг и почему-то была уверена, что она не обрадуется, если я полезу с разговорами.