Дар любви. Воспоминания о протоиерее Феодоре - стр. 11
Слова Святейшего Пимена оказались пророческими, но петь-то я мог и хотел только «Богу моему», а меня заставляли петь нечто другое.
В Семипалатинск мы, лаврские, попали в канун 35-летия открытия полигона. Застали там еще домик, в котором Берия останавливался. К этому дню начальство, силами личного состава, готовило, как водится, праздничный концерт. Оно и понятно, не взрыв же устраивать по этому поводу. Нас троих еще не сразу взяли в часть, политработники проверяли нашу благонадежность. Но поговорили с нами, поняли, что мы вполне нормальные ребята, а для страховки все-таки рассовали по разным подразделениям. Так и оставались мы до дня окончания службы под зорким наблюдением политотдела. Взяли нас с такой установкой: «Только не думайте, будто мы не знаем, что все церковные семинаристы хорошо поют» – и с первого дня включили нас в программу концерта. Шел Рождественский пост, я душевно противился натиску политотдела петь постом, говорил, что не могу без благословения решиться на такое дело. Откровенно говоря, я не очень-то искал благословения. И так ясно: пройдет пост – и можно петь. А тут приходит это письмо от Сергия. Звоню начальнику политотдела: «Товарищ полковник, благословение получено».
Дни летят, служба идет, идет и подготовка к концерту, он планировался на 15–20 мая. Ждали маршала рода войск из Москвы, какую-то комиссию, потому что там взрыв все-таки тоже готовился.
Великим постом, прямо на Страстной, у меня умерла бабушка. Пасха в тот год была 7 мая, а она скончалась 3-го. Я попросился домой на похороны, но меня не отпустили под тем предлогом, что бабушка не считается близким родственником. А для меня она была очень близким человеком. Она меня воспитывала, она привила мне любовь к Церкви, но разве это объяснить словами? В общем, остался я в части, настроение, понятно, далеко не певческое, тем не менее меня гоняют на репетиции. Под самыми разными предлогами стараюсь от них отлынить.
Наступил день концерта. До взрыва дело не дошло, к тому времени был подписан мораторий на ядерные взрывы, и прекрасно обошлись концертом. Уж не знаю, чем руководствовался политотдел, только нашу певческую группу он утвердил в таком составе: трое нас православных из лавры, три баптиста и еще двое пареньков неизвестного вероисповедания. Готовили мы 3–4 песни, но со сцены нас не отпускали минут пятнадцать. По два, по три раза спели весь репертуар, а нас не отпускают. Успех был колоссальный.
На второй день, это было 19 мая, меня вызывают в штаб округа к начальнику полигона генерал-лейтенанту Ильенко Аркадию Даниловичу. Он меня очень радушно встречает в своем кабинете и объявляет личную благодарность. Тут же находятся мой командир, начальник политотдела. Ильенко дает им указание: всей вокальной группе предоставить отпуск с выездом на родину. «Товарищ генерал, – возражают ему, – они только по пять месяцев отслужили». Он и слушать не стал: «Составьте график, кто куда поедет, и завтра мне его на подпись». Так сбылись слова Святейшего Пимена, и я попал домой на сороковины моей бабушки.