Дар - стр. 3
Самоудовлетворение вышло в приоритет имевшихся в его распоряжении ценностей. С кем только не было у него секса в пределах воображаемой реальности! Дали бы ему волю уйти в эту реальность полностью и навсегда…
Но они, крутые парни, стоявшие за велеречивым лжесвященником, не отпустят его ни в какое иное пространство, кроме реальности личного небытия.
Поэтому и денег дали заранее, правда, тоже виртуальных, мёртвым числом застывших где-то там, в каком-то банке, прицепом к комбинации лично за ним закреплённых цифр… Виртуальные деньги на виртуальном счету…
За вполне реальное массовое убийство.
Он может их снять хоть сейчас, но не будет этого делать. Парни прекрасно знают и эту часть его плана.
Всё равно, как бы он ни отрицал факт собственной отличности от лузеров по вере, он во всём идентичен им. Просто у него другая вера. Непонятная ему самому, но вера.
Вера в то, что жизнь, более счастливая и оттого более настоящая, может продолжиться если не в нём, то к ком-то другом. В этой наивной девахе с экрана смартфона. Той самой, которая мечтает получить шанс на счастье, получить почку и родить ребёнка.
Ребёнка, чужого ему по крови, но родного по душе.
Он ведь оплатит его появление в этом мире!
Он ни разу не задумывался о первичности материи или духа. И о том, обладает ли подлинной свободой выбора.
Или является инструментом в чётко отлаженной системе?
Метафизика не волновала его ничуть. Но гнев в душе, спрессованный в болезненно плотный ком, сочился кровью и требовал выхода.
Душа, освободившаяся от гнева… Пусть даже ценой сотен невинных жизней… После смерти он обретёт долгожданный покой. Он выродит ненависть и ярость в этот бездушный и враждебный мир.
А после придёт новая жизнь, очистившаяся от зла и оттого более счастливая…
Родить того, в ком продолжится его неудавшаяся жизнь, его нерождённая мечта, не совершённое им добро…
Почему дети должны только лишь отвечать за грехи родителей, но не становиться счастливее за них? Вместо них? Наперекор их нечистоте?
Он не знал своих родителей. В детском доме сказали, что он был найден на помойке. Его подобрал бомж и принёс на базар продавать. Как овощ, как картошку. Бомжу были нужны деньги на бутылку.
Бутылка была его счастьем.
А сам он тогда и был овощем, почти мёртвый, обессиленный голодом и стылым октябрьским воздухом, новорождённый комочек отказной жизни…
Он не стал выяснять, кем случилась его мать, кто значился отцом, искать их горе-родителей.
Людей, давших ему жизнь не в счастье, но в горе. Наверное, поэтому и жизнь его развернулась чередой нескончаемых антипраздников.