Дар - стр. 40

– Кто сказал?

– Махи.

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Он мне это написал. Он прислал эсэмэс.

– Да? – Тут я даже растерялся. – Что ж ты мне не говоришь?

– Я только что тебе сказал, – напомнил он.

– И где он прячется?

– Этого я не знаю. Он не скажет, иначе его оттуда заберут.

– Покажи мне эсэмэс.

Мануэль протянул мне свой мобильник. Текст гласил:

«Привет, Мани, как дела? У меня все хорошо, я в надежном месте. Мне нельзя говорить, где я. Но там, где я, люди к нам относятся хорошо, и даже всегда есть спагетти. Но я все равно хочу домой. Не в Чечню, там я никого не знаю. И там моему папе пришлось бы скрываться и нам было бы нечего есть, хоть сдохни. Пожалуйста, скажи своему дяде из газеты, пусть поможет нам. Пожалуйста!!! Ведь в ноябре у нас финальная встреча с «Union CS». Я должен играть, потому что на кон поставлено все. Твой Махи».

Мне нужна была короткая пауза, чтобы перевести дух. Мне ведь зачастую бывает достаточно нескольких точных слов, чтобы пришлось душить нагрянувшие ни с того ни с сего слезы. Это я унаследовал от мамы, у меня это в крови, пусть даже в форме остаточного алкоголя, который всегда настраивал меня на сентиментальный лад.

Так или иначе, я пришел к одному из моих знаменитых решений, которое гласило: я, правда, ничего не могу сделать, но я должен это сделать. Уже ради одного этого слова – «дядя».

– Ты что, сказал ему, что я твой дядя? – спросил я.

– А почему я не должен был это ему сказать? – возразил Мануэль.

– Потому, например, что это неправда.

– А тебе это мешает?

– Нет, напротив, я нахожу, что «дядя» звучит очень симпатично.

– Тебе подходит, – сказал Мануэль.

– Ты находишь?

– Да, ты типичный дядя, – заключил Мануэль и снова улыбнулся.

Мне сразу полегчало. Как будто на шкале в сто делений, где я до сих пор ни разу не продвинулся дальше десяти, я вдруг щучкой допрыгнул до пятидесяти. Я был, так сказать, на половине пути, поэтому мне срочно надо было подкрепиться пивом.

Я с трудом поднялся по лестнице в залитый светом кабинет Софии Рамбушек, который по сравнению с моим казался номером люкс пятизвездочного отеля, и поведал ей историю Махмута.

– Трагично, – сказала она.

Она была в стрессе и слушала меня вполуха.

– Ты можешь сделать из этого что-нибудь путное? – спросил я.

– Еще обсудим, Гери, – сказала она, не отрываясь от монитора.

То есть она не сделает из этого ничего путного, а также ничего беспутного. Вполне возможно, что история умерла для нее на слове «Чечня». Значит, я должен был добавить еще один ход.

– София, у меня к тебе есть одна просьба, – сказал я.