Дар - стр. 17

Еще слегка изнуренный после воскресной ночи, я почувствовал необходимость сейчас же, натощак, влить в себя пару децилитров водки, иначе и десяток лошадей или внебрачных детей не затащили бы меня в эту чертову стоматологию на Маргаретенштрассе.

Для Мануэля я выполнил свою задачу уже тем, что его страх перекрывался стыдом перед посторонними, какая образина сопровождает его на пыточное кресло.

– Отец тоже войдет с тобой? – спросила медсестра со справедливым скепсисом.

– Не отец, а лишь старинный знакомый моей матери, но он войдет вместе со мной, – ответил Мануэль.

Я, к сожалению, был не в силах возразить, но устроился у самой двери.

При некоторых сценах из фильмов моя позиция всегда была одинакова: лучше выколите мне глаза, чем я буду вынужден увидеть, как один делает это другому. Приблизительно так же мне было теперь с Мануэлем, которому закутанная в белое преступница под жужжанье, вибрацию и свист адской машины засовывала в детский беззащитный рот один инструмент за другим и подолгу ковырялась там острыми серебристыми приборами, все что-то улучшая и устраняя недостатки, чтобы придать пытке последний блеск.

Но позже все было кончено. Мануэль вскочил, как будто ничего не случилось. Я, в отличие от него, был скорее мертв, чем жив, но тут докторша направилась прямо ко мне, одним движением освободилась от маски на своем лице, улыбнулась и сказала насмешливо, а может, и нет:

– Редко мне приходилось видеть здесь такого сострадательного отца, как вы.

То, как она при этом выглядела и как смотрела, подействовало на меня таким образом, что сотня мурашек, которые снова побежали по моей спине, все теперь были в мягких войлочных шлепанцах. Во всяком случае, мой первый зрительный контакт с женщиной, которая, кроме всего прочего, только что вылечила моего собственного ребенка, представлял собой исторически исключительное явление качества встречи. И я почувствовал это не только оттого, что стоял словно бы рядом с самим собой, содержащим в крови наверняка более одного промилле. Мне было уже сорок три года, и, оглянувшись, я мог бы насчитать сотни первых взглядов.

К сожалению, я был не в состоянии сказать что-либо осмысленное. И я не сказал ничего. Мануэль тоже, понятное дело, не раскрыл замороженный уколом рот, чтобы опровергнуть тот факт, что я его отец. Таким образом, заключительное слово перешло к медсестре, и оно было однозначно адресовано нам обоим:

– На следующей неделе зайдите для контрольного осмотра.

Последовавшие дни были отмечены тем, что Бог и мир взаимно выпытывали друг у друга, объявится ли благодетель, или, может, дело еще дойдет до третьего анонимного денежного пожертвования в столь же существенном размере. Все взоры при этом были устремлены на бесплатную газету «День за днем», а в ней, естественно, на первые большие социальные репортажи и колонки Софии Рамбушек. Мне было даже жаль ее, ведь она находилась под избыточным психологическим давлением, это прочитывалось и по ее текстам, в которых она судорожно и слишком уж прозрачно взывала к состраданию то к тем, то к другим жертвам.