Дао путника. Травелоги - стр. 23

– Инвалид, – подумал я, пожимая ладонь ветерана.

Оказалось, что это – родовой обет.

– Шотландцы – все сумасшедшие, – легкомысленно объяснил нам провожатый, – Вальтера Скотта читали?

На этот раз Окуджава закивал энергичнее.

Вопреки моим ожиданиям, атмосфера в клубе царила непритязательная: у буфета выросла очередь. Мне даже показалось, что в ней толкались, но я все равно пришел первым.

– Bloody Mary, – громко объявил я бармену и тут же обмер, вспомнив, откуда взялось название коктейля.

– Так ей и надо, – заголосили добрые хозяева, стараясь скрыть мой промах.

– “Шотландцы все-таки скоты”, – некстати вылезала цитата из Бродского, но на этот раз я прикусил язык.

Сидя за обеденным столом между двумя лордами, я молча ел их глазами, стараясь игнорировать затесавшегося в нашу компанию развязного субъекта с грязными ногтями, особенно когда он начал стрелять сигареты у соседей. Сперва я подумал, что это шофер у лордов, которые его пустили за стол из демократизма. На самом деле он был не шофером, как я сперва подумал, а летчиком и часто летал на собственном самолете в Москву, особенно – зимнюю. Сын самого знаменитого английского писателя (обедали мы, кстати сказать, за его счет) любил русскую литературу, водку и женщин, особенно – одну, жившую, как он мне тут же рассказал, на улице имени Восьмого марта.

Оправившись от потрясения, я решился завести беседу с моими лордами.

– Позволю себе заметить, – начал я, притворяясь Башмачкиным, – что больше других вашей премии в этом году заслуживает господин Галковский.

Левый лорд со мной согласился, а правый стал энергично возражать. Заслушавшись, я потерял нить разговора и перестал понимать слова. На таком английском в Британии говорят с королевой, а в Америке – никогда. Многосложному красноречию отнюдь не мешало то обстоятельство, что участники прений понятия не имели, о ком они спорят. Без империи гениально отлаженная машина аристократического образования работала вхолостую. Лорды занимались филантропией, оставив политику своим женам. Это выяснилось, когда, не дожидаясь ликеров, леди отправились в Вестминстер голосовать за “красно-коричневых”.

– В Англии, – объяснили мне, – это цвета консерваторов.

– В России – тоже, – опять не удержался я.

– Вы бы лучше закусывали, – вздохнул Окуджава.

Я не виноват в том, что у России с Англией немало общего: первая завидовала второй, хотя обе жили сбоку от Европы и считали только свою империю правильной.

– И это верно, – как объяснял Аверинцев, – ибо настоящая империя только одна: Римская, как бы она ни называлась.