Даниэль Деронда - стр. 9

Вот так получилось, что Гвендолин Харлет больше не появилась возле игрового стола, а в четверг вечером выехала из Лебронна в Брюссель и в субботу утром прибыла в Оффендин – дом, с которым и ей, и всей семье предстояло проститься навсегда.

Как жаль, что Оффендин не был для мисс Харлет домом детства, согретым семейными воспоминаниями! На мой взгляд, жизнь человека должна прочно укорениться на каком-нибудь клочке родной земли, проникнуться нежной братской любовью ко всему, что растет, цветет и плодоносит вокруг; к труду крестьян и ремесленников; к звукам и ароматам, которые наполняют воздух; ко всему, что дарит родному дому особое, незабываемое место в постоянно растущем познании мира. Только здесь первые, особенно яркие воспоминания окрашены искренней симпатией, а дружеское знакомство со всеми соседями, включая собак и ослов, приобретается не путем сентиментальных усилий и раздумий, а милой, вошедшей в плоть и кровь привычкой. В пять лет от роду смертные еще не готовы стать гражданами мира, вдохновиться абстрактными понятиями, подняться над предпочтениями, достигнув высшей объективности. Пристрастие к молоку, с которого мы слепо начинаем земной путь, остается тем необходимым питанием, которое тело и душа должны получать хотя бы некоторое время. Лучшее введение в астрономию – представление о ночном небе как о небольшой группе звезд над крышей родного дома.

Однако то благословенное постоянство, где берет начало глубокая привязанность, полностью отсутствовало в жизни Гвендолин. Прошел лишь год с того момента, как Оффендин стал маминым домом – главным образом благодаря близости к дому пастора прихода Пенникот. Холодным октябрьским днем, под громкие крики грачей и неслышное кружение желтых листьев вязов, миссис Дэвилоу, Гвендолин и четыре ее сводных сестры (гувернантка и горничная следовали в другом экипаже) впервые проехали по аллее парка.

Осеннее время года гармонировало с обликом массивного старинного дома из красного кирпича, слишком старательно украшенного камнем, не исключая двойного ряда узких окон и тяжелого квадратного портика. На камне прекрасно рос зеленый лишайник, поверхность кирпичей облюбовал его пепельно-серый собрат мох, так что, несмотря на внушительную солидность здания, в фасаде вовсе не ощущалось мрачности. Окна приветливо обращались к трем аллеям – восточной, западной и южной, каждая из которых тянулась по старинному парку на добрую сотню ярдов. Если бы дом стоял на вершине холма, то окружающий пейзаж не ограничивался бы небольшой собственной территорией, а простирался дальше: к покрытым соломой крышам далеких деревень, церковным шпилям, рассеянным по округе отдельно стоящим хижинам; к поросшим светлыми лесами холмам и свежести зеленых лугов древнего графства Уэссекс. Но, даже располагаясь в низине, среди пастбищ, одним из своих фасадов дом обращался к внешнему миру сквозь причудливые изгибы известняковых копей, чьи величественные очертания не раз менялись из-за вторжения человека.