Даниэль Деронда - стр. 6

В первое мгновение письмо оглушило и ошеломило Гвендолин. Безоговорочная уверенность в собственной легкой, гладкой, роскошной судьбе, где любые случайно возникшие неприятности устраняются сами собой, владела ее сознанием еще более властно, чем маминым, подкрепляясь жаром молодости и вошедшим в плоть и кровь чувством собственного превосходства. Внезапно поверить в грядущую бедность и унизительную зависимость ей было столь же трудно, как допустить в бурный поток цветущей жизни ледяной ручей осознания неминуемой смерти. Несколько минут Гвендолин стояла неподвижно, а потом сорвала с головы шляпу и машинально посмотрела в зеркало. Локоны гладких светло-каштановых волос сохранились в безупречном, достойном бального зала порядке. Прежде она бы долго и с удовольствием созерцала собственное отражение (вполне позволительная слабость), однако сейчас, даже не заметив достойной восхищения красоты, смотрела в пространство, словно только что услышала отвратительный звук и теперь дожидалась сигнала, чтобы понять источник его происхождения. Наконец, словно очнувшись, Гвендолин забилась в угол красного бархатного дивана, снова взяла письмо, дважды внимательно прочитала, бросила на пол, сжала руки на коленях и застыла, не проронив ни слезинки. Хотелось обдумать ситуацию и найти выход, а не оплакивать собственную горькую долю. В душе не прозвучал возглас «бедная мама!», ибо мама никогда не получала от жизни настоящей радости. Если бы в эту минуту Гвендолин могла кого-то пожалеть, то в первую очередь пожалела бы себя: разве не она естественно и заслуженно представляла главный объект маминой тревоги? Но душой овладели гнев и разочарование: надо же было так бездарно, за один вечер, потерять все, что удалось выиграть в рулетку! Еще немного удачи, и можно было бы привезти домой весьма значительную сумму или снова испытать судьбу и приобрести капитал, способный поддержать семью. Но разве сейчас это невозможно? В ридикюле оставалось всего четыре наполеондора, но ведь можно продать кое-какие украшения: на курортах Германии подобная практика настолько распространена, что стыдиться абсолютно нечего. Даже не получив маминого письма, Гвендолин скорее всего решила бы выручить некую сумму за этрусское ожерелье, которое со дня приезда так ни разу и не надела. Более того, она сделала бы это, с удовлетворением осознавая, что живет ярко, энергично и совсем не скучно. Имея в распоряжении десять наполеондоров и заручившись прежней удачей, что вполне возможно, почему бы не поиграть еще несколько дней? Даже если дома друзья осудят способ получения денег, что непременно произойдет, сами-то деньги никуда не денутся. Богатое воображение оценило план и сформулировало благоприятные последствия, однако без нерушимой уверенности и стремительно растущей эйфории, характерной для болезненной игровой зависимости. Гвендолин обратилась к рулетке не по зову страсти, а по осмысленному выбору. Сознание здраво оценивало возможности: в то время как шанс выигрыша привлекал, шанс потери маячил с равным упорством, пугая жестоким унижением. Она твердо решила не говорить Лангенам о постигшем семью несчастье, чтобы не обременять напрасным сочувствием ни их, ни себя. Если придется расстаться со значительным количеством драгоценностей и отсутствие их станет заметным, непременно последуют расспросы и увещевания. Самый спокойный, лишенный риска и неизбежных трудностей путь – это завтра же рано утром продать ожерелье, без объяснений сообщить Лангенам, что мама просит срочно вернуться домой, и вечерним поездом уехать в Брюссель. Поскольку горничной Гвендолин не держала и путешествовать собиралась в одиночестве, следовало ожидать резких возражений, однако ее решимость была непреклонна.