Даниэль Дефо: факт или вымысел - стр. 11
Был Даниель пытлив, мог часами завороженно смотреть, как плетут корзины, рубят мясо или лепят свечи. И не только смотрел, но и быстро, сметливо овладевал этими навыками; вот и его герой Робинзон был ведь мастером на все руки, не чурался никакой работы; у героя Дефо, правда, в отличие от его создателя, выхода не было.
Когда Даниелю было восемь лет, исполнилась давнишняя мечта – отец взял его с собой в Ипсвич, и мальчик обомлел: впервые в жизни увидел он море и стоявшие на якоре огромные парусники. Дух далеких рискованных странствий, тоска по всему крайнему, чрезмерному, запредельному, таинственному овладели им тогда и никогда уже больше его не покинут. Советы степенного, правильного отца «не бросаться очертя голову навстречу бедствиям» были разом забыты.
«Какой же деловой город Ипсвич! – восторгался юный Фо. – Какие огромные, могучие угольщики ходят между Ньюкаслом и Лондоном!»
Сам Джеймс Фо был торговцем, сына же видел «пастырем божьим», уж никак не торговцем, тем более моряком. И потому отправил его в диссидентскую семинарию Ньюингтон-Грин с громким названием Академия; таких академий было тогда в Англии несколько. Находилась Академия в пригороде Лондона Сток-Ньюингтон. Спустя тридцать с лишним лет, в 1709 году, Даниель поселится здесь, сначала будет дом снимать, а потом построит свой собственный. В Ньюингтоне родилась и его жена – но мы торопим события…
До Ньюингтона Даниель учился в начальной школе преподобного Джеймса Фишера в Доркинге, в двадцати пяти милях от Лондона. Сколько времени он учился, кто его учил и как – нам решительно неизвестно. В Ньюингтоне же Даниелю предстояло учиться три года, а при желании – и все пять, до 1678 года. Отец, человек состоятельный, денег на обучение сына не жалел – пусть учится хоть десять.
«Должен отдать должное моему престарелому родителю, – писал Дефо спустя годы. – Торжественно заявляю: если я глуп по сей день, то виноват в этом только я сам; отец же мой ничего не жалел для моего воспитания».
И ведь действительно не жалел: пятилетнее обучение, в отличие от трехлетнего, обязательного, стоило в Академии немало.
Судя по всему, идти в семинарию Даниелю хотелось не слишком; впрочем, и уходить из нее раньше времени он также не стремился.
«На мою беду, – будет вспоминать он, – меня сначала, против моей воли, отдали в сие достойнейшее заведение, а потом, опять же против воли, из него забрали».
Дефо запамятовал: всё было не совсем так, а вернее, совсем не так: Даниель, можно сказать, забрал себя из Ньюингтона сам.
«Достойнейшее» – иначе не скажешь: в семинарии учили ничуть не хуже, чем в Оксфорде или Кембридже, куда сыну пресвитерианина, нонконформиста путь был заказан. Учили отнюдь не только богословию, как в семинарии положено, но и многим другим – «мирским» – наукам; «Оптику» Ньютона и «Начала» Евклида, которые изучал в Ньюингтоне Даниель, богословием при всём желании не назовешь. Учили математике, астрономии, логике, философии, истории, географии (которая давалась Дефо, при его страсти к путешествиям, особенно легко). И языкам, конечно. Юный Даниель не только читал по-древнегречески и на латыни, но и вполне складно писал на этих языках. Бегло говорил по-французски и по-испански, изъяснялся на итальянском и даже – худо-бедно – на голландском.