Дань ненасытному времени (повесть, рассказы, очерки) - стр. 25
И тут произошло самое неожиданное – поразившее одних, приведшее в восторг других. Маленький японец вывернулся из рук здоровяка, ловким движением сшиб его с ног, а в следующее мгновение раскидал по тротуару остальных троих. Падкая на подобные конфликтные сенсации американская толпа зааплодировала, восторгаясь японцем.
Я заметил, как засияли глаза Ивана Семёновича. Потом в угоду ему я стал говорить о современной русской литературе. Конечно же, в этой области литературы, по сравнению с Иваном Семёновичем я был профан.
Многое из того, что он читал, было не знакомо мне, поскольку мне приходилось читать только книги, знание которых требовали в школе, институте, и называли интересными. Но среди бесконечного перечня были и такие, которые мне приходилось читать. Я высказывал своё мнение, мы даже вступали в спор.
Когда-то я прочёл книгу о войне с интересом, многое позабыл, но запомнил один эпизод, неудачно описанный автором. Посланный на вылазку из осаждённой крепости солдат был схвачен турками. Командовал аскерами султана под Баязетом Кази-Магома, средний сын имама Шамиля, сопровождавший отца, которому царь Александр Второй разрешил совершить паломничество к святыням Ислама – в Мекку и Медину, где имам и скончался.
Кази-Магома не вернулся в Россию, поселился в Стамбуле и во время Крымской войны был военачальником у турецкого султана.
Так вот, автор пишет о том, что когда пленного русского солдата привели к Кази-Магома, последний приказал посадить «гяура» на кол.
Я уж не хочу говорить о тех мельчайших изуверских подробностях в описании самого процесса казни, хотя невольно напрашивался вопрос – откуда мог знать автор, что чувствовал несчастный солдат в этот ужасный момент. Скорее всего, не успел почувствовать, куда и как льётся кровь, тут же потерял сознание от болевого шока.
Но дело не в этом, а в самой форме казни. Ни в какие времена кавказских войн горцы никогда не применяли этот вид унизительного уничтожения противника, не касались срамных мест, а ограничивались отсечением головы.
– Иван Семёнович, пойми меня правильно, не один истинный джигит, уважающий себя горец Дагестана, истинный воин, мужчина, а тем более сын имама не позволил бы себе такую дикость.
– Гирей Магомедов – седьмой барак!
…Когда очередь дошла до Ивана Семёновича, он обратился к разводящему:
– Гражданин начальник, прошу вас, поместите меня с Магомедовым в одном бараке.
– Нет там места, вот разве только в проходе, у самих дверей.
– Я согласен, хоть где-нибудь.
Разводящий сделал пометки в списках, затем сказал:
– Нумерация бараков начинается вот от этого здания больницы, – и, протянув руку, указал пальцем в сторону приземистого двухэтажного деревянного здания.