Дама чужого сердца - стр. 13
– У вас глаза отца! – Фаина приподняла пальчиком подбородок Юлии. – Обожаю эти глаза. Будемте друзьями, ангел мой?
Юлия слабо улыбнулась в ответ. Нет, ей и в голову не пришло, что дружба с этой женщиной означает предательство матери. Потому что на последующие годы именно Фаина превратилась для девушки и в мать, и в сестру, и в старшую подругу.
Соломон хохотал и гордился этим редкостным для порядочных людей обстоятельством. Так они и жили втроем, в огромной квартире, где Фаина царила как хозяйка дома, любила и Соломона, и его дочь. Истово и преданно. Иногда в эту идиллию врывалась Раиса Федоровна, наезжая без уведомления. Тогда Фаина изгонялась прочь. На некоторое время наступало семейное единение, которое, впрочем, никому теперь и вовсе было не нужно. Затем Раиса начинала скучать в роли докучливой жены и заботливой матери, Соломон же – раздражаться и тайно навещать свою пассию в меблированных комнатах, потому как и дня не мог прожить без нее. Юлия томилась от лжи и лицемерия, которыми наполнялось все в доме. Все неприятности заканчивалось так же внезапно с отъездом Раисы Федоровны. И не успевали еще затихнуть звуки ее повелительного голоса и стук каблуков в прихожей, как Фаина уже тут как тут, и маленький содом снова начинал жить своей налаженной жизнью.
Постепенно эти события стали повторяться с заурядной периодичностью и потеряли свою остроту и новизну. Соломон снял для Фаины квартиру для временного пребывания, дабы не утруждать себя поиском убежища для возлюбленной в самый неподходящий на то момент. Юлия росла под присмотром Фаины, нехотя посещала гимназию и незаметно для всех повзрослела. То, что дочь выросла, первой заметила Раиса Федоровна в один из очередных своих набегов домой.
– И что это за уродливое платьице на тебе нынче? Неужто тесно? В груди? И коротко, неприлично коротко!
Она распахнула девичий гардероб и ужаснулась.
– Святые угодники! Да в таком отрепье клошары в Париже постеснялись бы ходить!
Она перевела на потупившуюся дочь сердитый взгляд.
– И прическа у тебя нехороша, и волос тусклый, глаза мутные, лицо бледное. Ты что, и вовсе из дому не выходишь? У тебя до сих пор нет поклонников?
Юлия покачала голова, отчаянно желая, чтобы этот несносный и унизительный допрос закончился как можно скорей. Невозможно было объяснить мамаше, что все чувственное, притягательное, женственное вызывало у Юлии скорей отторжение, страх, внутренний протест. Мать, с ее низкопробным кокетством увядающей соблазнительницы. Фаина, с ее вызывающей плотской красотою, разрушившая жалкую семейную гармонию их дома. Юлия никогда не чувствовала собственной женской сущности, своей плоти. Она сторонилась всего того, что дал ей Создатель. Плоть и грех стояли рядом в ее сознании, ибо рядом тут же в доме этот грех радостно и бесстыдно царил и правил бал. Нет, она никого не осуждала. Ей и в голову не приходило осуждать блудливого Соломона, которого она приучилась называть только по имени. Или эгоистичную мать, к которой она не чувствовала ничего, никакого подобия дочерней теплоты или любви. Нет, она просто жила рядом, но без них. Может, только чуть ближе к Фаине, этому воплощенному греху, обернувшемуся для одинокой детской души единственным теплом и утешением.