Дакия в огне. Часть вторая. Дакийский самодержец - стр. 3

А ещё здесь же находился и посланник Децебала. С ним мы познакомились. Это был Скорио, сын одного из ближайших соратников дакийского царя. Скорио больше слушал соседей и лишь односложно отвечал, если кто-то к нему обращался.

Медовуха и греческое вино лились рекой.

Так же гостям предлагали квас и пиво. Слуги разносили яства, по большей части приготовленные на карпский, то есть на склавинский манер. Среди мяса преобладала дичь, а ещё было много солонины и различных блюд из грибов и ягод, причём из ягод как свежих, так и замороженных. Развлекали собравшихся музыканты, игравшие на свирелях и дудках, и бившие в тамбурины и бубны. Ну и тут же крутились нелепо одетые скоморохи, которые дурачились и безудержно кривлялись. Однако всем приглашённым показалось этого мало, и они начали бурно выражать нетерпение.

Многие из-за этого нетерпения стали стучать кубками о столешницы.

И вскоре появился тот, кого с самого начала все ожидали…Два отрока ввели его в палаты и, подведя к лавке, усадили на неё.

Затем подали ему древний струнный щипковый музыкальный инструмент, который склавины и карпы использовали уже на протяжении нескольких веков и который они переняли скорее всего у своих соседей, живших дальше к северу. Инструмент этот назывался гуслями.

Но эти гусли были особые. Старинные, переходившие по наследству. И очень внушительные.

Приведённому музыканту все одобрительно захлопали. Карпы его уже знали. Это был сказитель, которого звали Буяном.

***

У Буяна невольно вырвался из груди глубокий вздох. Он нащупал амулет, выточенный из кости какого-то древнего животного и висевший у него на груди (это скорее всего была кость заросшего шерстью доисторического слона, которого северные народы до сих пор встречали, поклонялись ему и называли его мамонтом), прикоснулся к амулету губами, что-то прошептал. Затем обвёл гостей невидящим взглядом, поблагодарил за приглашение и… Заиграл. Искуссно и почти не касаясь пальцами на своём необычном инструменте.

Сказитель стал исполнять недавно сочинённую им былину.

Хотя слава об этом сравнительно молодом сказителе зародилась недавно, но она успела перешагнуть за пределы обитания уличей. Песни его теперь исполнялись и на пирах у князей и старейшин антов, карпов и даже у северных венедов. И на всём этом пространстве, где по существу говорили на одном языке, на праславянском, и поклонялись одним богам во главе с Перуном, он теперь по праву считался лучшим сказителем. А вообще Буян был для сказителя совсем не старым, ему едва перевалило за двадцать пять лет, и он был от рождения слепым.