Да будем мы прощены - стр. 53

Я нажимаю «три», трубку берет женщина.

– Ни хао!

– Я бы хотел говорить с ребе.

– Ребе очень занят.

– Я недавно перенес утрату, ребе выступал на похоронах. Мы с ним пожали друг другу руки.

– Вы член конгрегации?

– Я – нет, а мой брат – да. У моего племянника здесь будет бар-мицва.

– Допустим, вы бы вступили в конгрегацию. Мы бы стали с вами разговаривать.

– Я здесь не живу.

– Вы делаете пожертвование?

В голосе женщины слышится что-то очень странное. Будто она переводит, а не говорит сама.

– Простите за нескромный вопрос, но у вас необычный акцент. Откуда вы?

– Я китайская еврейка. Удочеренная взрослая.

– Сколько вам было лет, когда вас удочерили?

– Двадцать три. Приехала семья искать младенца. Младенцы им не понравились, они взяли меня. Я как младенец. Я не имею образования. Я ничего не знаю. Для всех выгодная сделка. Мы шутим – я большая новорожденная. Мне не смешно. Мне нравится быть еврейкой. Хорошие праздники, вкусный суп. – Пауза. – Так какое большое вы делаете пожертвование?

– Вас следует понимать так, что я покупаю время ребе?

– Еврейская община нуждается во многом, сильно поврежденная фаянсовой пеламидой.

– Финансовой пирамидой?

– Да, деньги ушли в дым. Сколько вы будете давать?

– Сто долларов.

– Это нехорошо. Вы делаете лучше?

– Сколько бы вы предложили?

– Минимум пятьсот.

– Хорошо. И сколько времени уделит мне ребе за пятьсот долларов?

– Двадцать минут.

– Вы очень хороший еврей, – говорю я. – Хороший бизнесмен.

– Бизнесвумен.

Я диктую ей номер моей кредитной карты, и она меня переводит в режим ожидания на минуту. Слышна древняя музыка – марш евреев через пустыню.

– Карта отклонена.

– Почему?

– Не было сказано. Позвоните туда, потом позвоните мне опять. Пока, шлимазл[3].

Она правда сказала «шлимазл»?

Выезжая с парковки, я едва не задеваю всем бортом грузовик доставки.

В доме меня ждет другая записка, лежащая на полу под почтовой щелью:

«Я тебя работаю. Будь дома».

– Тесси, кто эти записки оставил? Ты видела, чтобы кто-то приходил? Или чья-то неизвестная рука бросает их в щель? И как эта рука выглядит? И что она от меня хочет?

Тесси на меня смотрит, будто говорит: «Слушай, друг, я вижу, что ты стараешься, но я тебя едва знаю, а тут столько последнее время всякой фигни творилось, что я даже не знаю, с чего начать».

Что-то изменилось. Ничего существенного, но такое чувство, будто вещи двигали, будто, когда я уходил, газета была снаружи… или внутри? И стопка почты, которую я держу возле двери, тоже по-иному смотрится. Банка крем-соды на столе. Тронул – холодная.

Сердце перескочило на передачу выше.