Да будем мы прощены - стр. 17
Я думаю о Джордже. Зазубрина на сухой штукатурке, когда он «случайно» поскользнулся. Внезапно вылетевшая из руки чашка, разлетевшаяся о стенку. Я вспоминаю рассказ Джейн – как однажды в воскресенье ехали завтракать, и Джордж, сдавая задом, зацепил мусорную урну. Он так рассвирепел, что стал ездить по ней туда и обратно, дергая передачи спереди назад и обратно, и детей швыряло по всей машине, пока Эшли не вырвало. Такие вспышки против неодушевленных предметов – значат ли они, что ты когда-нибудь убьешь жену? Это и правда так страшно?
В мужском туалете больницы я мою руки и смотрю в зеркало. И вижу там не столько себя, сколько своего отца. Когда он появился? Мыла нет, я втираю в кожу лица дезинфектор для рук, и лицо горит. Чуть не захлебываюсь, отмывая его под краном.
С лица капает, рубашка мокрая, а полотенца в держателе нет. Ожидая, пока вода высохнет, я ключом от машины царапаю имя Джейн на шлакоблоке стены.
Меня чуть не залавливает какой-то больничный служитель, но я предупреждаю его атакой:
– Почему бумажных полотенец нет?
– Мы их больше не используем. Экология.
– Но у меня же лицо мокрое!
– Попробуйте туалетной бумагой.
Я так и делаю, и она застревает в щетине на подбородке. Как будто я пробежал сквозь метель из туалетной бумаги.
В понедельник к вечеру Джейн выносят из хирургии. Выносят в коридор, подключенную к большому механическому вентилятору, голова завернута, как у мумии, глаза в кровоподтеках. Лицо, как котлета. Из-под одеяла тянется шланг к пакету для приема мочи в ногах кровати.
Я ее сегодня ночью туда целовал. Она сказала, что никто ей еще такого не делал, и я ее еще целовал, глубоко. Взасос целовал, туда. И языком работал. Никто никогда этого не узнает.
Себе я говорю, что делал так, как мне сказали. Клер велела остаться там. Джейн меня хотела – притянула к себе. Почему я такой слабый? Почему всегда у меня кто-то другой виноват? Я себя спрашиваю: ты когда-нибудь думал, что надо остановиться, но не мог или просто не останавливался? Теперь я понимаю, что значит «так вышло». Несчастный случай.
Доктор мне говорит, что Джейн, если выживет, прежней уже не будет.
– Даже за то небольшое время, что она у нас, шла деградация. Она отступает, уходит в себя. Мы вычистили рану, сделали отверстия, чтобы дать место отекающему мозгу. Прогноз плохой. Родственники знают? Дети?
– Нет, – говорю я. – Они учатся в пансионе.
– Известите их, – просит доктор и уходит.
Звонить прямо детям или сперва звонить в школу? Звонить директору каждой школы и объяснять, что мать детей в коме, а отец в наручниках, и, может быть, следует прервать выполнение домашнего задания и сказать им, чтобы собирали вещи? И должен ли я вываливать все сразу и говорить, как плохо обстоят дела на самом деле? Вырвать ребенка из круга повседневности и сообщить, что прежняя знакомая ему жизнь закончилась?