Цыганская песня: от «Яра» до Парижа - стр. 16

Их было пять-шесть молодых особ, суровых и диких, с тенью испуганной растерянности на лицах – так яркий свет действует на таящиеся и бездомные ночные существа. Можно было подумать, что с лесной поляны неожиданно прямо в гостиную ввели ланей. В их одежде не было ничего примечательного, они, вероятно, чтобы прийти на этот концерт, сняли свои национальные одежды и приоделись «по моде». Так они походили на дурно одетых горничных, но достаточно было движения бровей, взгляда черных диких глаз, туманно окинувших публику, чтобы цыганки мгновенно обрели всю свою колоритность.

Началась музыка… Хоры прерывались чечеткой и выкриками… Иногда мотив песни был заимствован от вульгарной мелодии, которую бренчат на пианино от нечего делать. Но в звуках, расцвеченных трелями, игрой голоса, подвластной капризам темперамента, впечатление вульгарности исчезало: оригинальность вариаций заставляла забыть о банальности мотива. Нет слов описать энтузиазм столпившейся вокруг помоста публики. Разразилась буря аплодисментов, выкриков, люди покачивали головами, перебрасывались словами восхищения, повторяли припевы. Эти таинственно-странные песни действительно обладали колдовской силой, от них у вас кружится голова и вы начинаете бредить, они ввергают вас в самое непонятное состояние духа, слыша их, вы чувствуете смертельное желание исчезнуть навсегда из окружающего вас цивилизованного мира и отправиться бродить по лесам в сопровождении одной из этих колдуний с кожей сигарного цвета, с глазами как горящие угли. Магически соблазняющие цыганские песни – это сам голос природы, подхваченный на лету одинокой душою…

Этнограф Л. Н. Черенков[6] так описывает быт московских цыган: Они жили в наемных и собственных деревянных домиках, имея до 1861 года нечто вроде местного самоуправления в лице выборного и утверждаемого полицейскими властями «бурмистра». В его обязанности входило рассмотрение и разрешение мелких конфликтов, возникавших в цыганской среде, поддержание должного санитарного уровня вокруг цыганских домов, недопущение краж и прочих правонарушений и т. д. Судя по воспоминаниям московских цыганских хористов, власть «бурмистра» не отличалась особой строгостью. Гораздо большим авторитетом среди цыган пользовались хореводы. Подавляющее большинство московских цыган в то время работали в хорах. Первое время для выступлений хора снимались вскладчину так называемые «мирские» залы, позднее – с ростом популярности цыганских хоров среди московской публики – их стали приглашать владельцы трактиров и ресторанов. Репертуар московских (а позднее и петербургских) цыганских хоров с самого начала их возникновения состоял из русских песен и романсов известных русских композиторов. Таборная цыганская песня (которая, кстати, тоже возникла под огромным влиянием русской крестьянской песни) проникает в цыганские хоры довольно поздно с появлением в хорах деревенских цыган из Подмосковья и ближних к Москве губерний. Именно благодаря такому репертуару цыганские хоры завоевали огромную популярность и у московского купечества, и у дворян (особенно офицеров), и у разночинной интеллигенции. Эта популярность была причиной того, что богатые рестораны обязательно приглашали для вечерних и ночных выступлений цыганские хоры. Особенно славились цыганскими хорами рестораны «Яр», «Стрельна», «Мавритания», «Эльдорадо», располагавшиеся в Петровском парке и его окрестностях… Туда со временем и переселяется большинство московских цыган, и их поселения возникают в Зыковском переулке (в советское время – Красноармейская улица) и в 4-м Эльдорадовском переулке, который до 1951 года назывался Цыганский уголок. Быт московских хоровых цыган практически ничем не отличался от быта зажиточных русских мещан. Богатые цыгане из хористов (особенно хореводы, которые зачастую на паях владели ресторанами, где концертировали) имели собственные дома, держали русских кухарок, горничных, дворников, посылали детей в частные гимназии. Их родственники победнее жили во флигелях этих домов. Цыганский хор вплоть до конца XIX века воспроизводил структуру традиционного цыганского сообщества – табора. Так, заработки от выступлений в ресторанах, дорогие подарки и другого рода подношения благодарных зрителей считались общим достоянием хора и распределялись в зависимости от степени участия каждого члена хора в их приобретении. Определенную долю получали даже старики, больные и инвалиды, которые уже не могли участвовать в выступлениях. Именно поэтому нищенства и попрошайничества в среде московских хоровых цыган не было.