Цыганка из ломбарда - стр. 7
– Договорились, – сказала Агарь со вздохом облегчения. – А теперь, старик, дай мне отдохнуть, я прошла много длинных миль и устала.
Вот так Агарь и поселилась в ломбарде; и вот почему Варк, к своему великому изумлению, обнаружил женщину – более того, молодую и красивую женщину – в доме Иакова Дикса. Эту новость соседи восприняли как чудо и распространяли все новые истории о господине Диксе и его домоправительнице, которая, судя по слухам, была не лучше, чем следовало ожидать. Но Агарь не заботили злые языки – и старика тоже. Без искры любви или привязанности они работали вместе на основе взаимной выгоды; и все оставшиеся дни Иакова Агарь служила ему верой и правдой. Чему и дивился Варк.
Для девушки то была нелегкая жизнь. Иаков был строгим хозяином, и она очень дорого платила за ночлег и пропитание. Агарь скребла стены и полы, чинила заложенные платья, требовавшие починки, и готовила скромную пищу для себя и своего хозяина. Старый ростовщик научил ее, как занижать цену предметов, которые приносили в заклад, как торговаться с их владельцами и как выжать последний шестипенсовик из жалких людишек, приходивших выкупить свои залоги.
Вскоре Агарь стала такой же хитрой, как и сам Иаков, и он никогда не боялся доверять ей сделки или работу в магазине. Она начала разбираться в картинах, драгоценных камнях, изделиях из серебра, в фарфоре – фактически изучила все необходимое, чтобы стать в этом деле специалистом. Сама того не зная, невежественная цыганка сделалась настоящим знатоком.
Чтобы жизнерадостно сносить жребий, который она добровольно выбрала, от Агари требовалось все ее терпение. Ее кровать была жесткой, пища – скудной; а острый язык старика постоянно терзал ее горькими словами. Иаков, уверенный, что его рабыня не имеет другой крыши над головой, упражнялся вовсю в мелочном искусстве тирании. Он обрушил на девушку всю ненависть, которую питал к бросившему его сыну. Однажды он зашел так далеко, что попытался ее ударить, но одного свирепого взгляда Агари оказалось достаточно, чтобы он передумал. В кои-то веки испугавшись, тиран никогда больше не пытался поднять руку на девушку. Он ясно видел, что если один раз разбудит дьявола в этом отпрыске свободного цыганского народа, то не сможет вновь его усыпить. Но хотя к Агари никогда не применяли настоящее насилие, жизнь ее была такой несчастной, какой только может быть жизнь человеческого существа.
Задыхаясь в крошечном ломбарде, со всех сторон окруженном соседними магазинчиками, Агарь тосковала о свободной жизни на дороге. Ее мысли возвращались к зеленым лесам, летом таким прохладным и тенистым. Цыгане жили на поросшей бурым вереском пустоши, и в свете звезд красное пламя цыганского костра отбрасывало фантастические тени на табор и шатры. Во тьме ночи она бормотала странные слова на цыганском языке, словно некие заклинания, возвращающие память. Раскладывая вещи в витрине, она пела самой себе обрывки грустных цыганских песен. Ностальгия по диким местам, табору и широкой дороге мучила ее в разгар лета, а когда началась зима, девушка затосковала по холодному дыханию диких ветров, гуляющих над засыпанными снегом вересковыми пустошами, над неподвижными прудами в холодных объятиях скользкого и прозрачного, как стекло, льда. В ломбарде она была ссыльной, изгнанной из рая бродячей свободы, которым грезила.