Цветы тьмы - стр. 29

Ночью перед Хуго прошли чередой яркие и отчетливые видения, и он не сомкнул глаз. Он дожидался утра, чтобы раскрыть тетрадку и записать события дня, как он обещал маме. Ему казалось почему-то, что писать будет легко.

Утренний свет просачивался в чулан по каплям, и темень не исчезала. Время тянулось медленно, и его мучил голод. Марьяна и в этот раз опаздывала, его внимание было целиком поглощено желанием поесть чего-нибудь, и видения, волновавшие его ночью, исчезли.

Только в одиннадцать часов, растрепанная и в ночной рубашке, появилась Марьяна и подала ему кружку молока со словами:

– Я просто провалилась в сон, миленький. А ты, конечно же, хочешь есть и пить. Что же я наделала, радость моя?

– Я думал о нашем доме.

– Скучаешь?

– Немножко.

– Я бы повела тебя на улицу, но сейчас везде опасно. Солдаты рыщут по домам, а на каждом углу торчат доносчики. Придется тебе потерпеть.

– Когда кончится война?

– Кто же знает?

– Мама говорила, что скоро.

– Она тоже мучается, и ей нелегко. Крестьяне боятся прятать евреев у себя дома, а те немногие, кто это делает, трясутся от страха. Ты это понимаешь, правда ведь?

– Почему наказывают евреев? – спросил он и тут же пожалел о своем вопросе.

– Евреи другие, всегда были другими. Я люблю их, но бóльшая часть людей их не любит.

– Потому что они задают вопросы, когда не нужно?

– С чего это тебе пришло в голову?

– Мама говорила мне: не задавать вопросов, а слушать, а я все время это правило нарушаю.

– Можешь спрашивать, сколько тебе заблагорассудится, миленький, – сказала она и обняла его. – Я люблю, когда ты меня спрашиваешь. Когда ты меня спрашиваешь, я вижу твоих папу и маму. Мама была моим ангелом. Папа приятный мужчина. Как твоей маме повезло, что у нее такой муж. А я невезучая уродилась.

Хуго слушал и чувствовал в ее голосе затаенную зависть.

За несколько дней до этого он слышал, как Марьяна беседовала с одной из своих подруг и вдруг сказала:

– Я скучаю по еврейским мужчинам, они добрые и деликатные и никогда не потребуют, чтобы ты делала им всякие отвратительные вещи. Они трогают тебя сколько надо и как надо. Ты согласна?

– Совершенно согласна.

– И всегда принесут коробочку конфет или шелковые чулки, и всегда поцелуют, будто ты их верная подружка. Никогда не сделают тебе больно. Ты согласна?

– На все сто.

На миг ему показалось, что он понимает, о чем они говорят. Марьянин разговор отличался от всего слышанного им дома, она говорила о своем теле. Точнее, о боязни того, что ее тело ей изменит.

– Миленький, скоро нам придется тебя помыть. Пора уже, правда ведь?