Цветок в мужской академии магии - стр. 52

– Ева?!

Дядюшка Джо дышал так, будто запыхался летать сквозь стены. Просипел лишь одно:

– Кикиморы!

Я сразу все понял. Открыл портал и выпрыгнул из него на берег пруда ровно в тот момент, когда мокрый до нитки Сворски вытолкнул Еву на мелководье, а сам бросился на растерзание девам.

Дочка ползком выбралась на противоположный берег пруда, цепляясь руками за глинистую почву. Повернулась к воде, и я впервые увидел на ее лице такой первобытный ужас. До этого момента я всерьез считал ее безбашенно бесстрашной. Ан нет, оказывается, и она кое-чего боится.

Перевел взгляд на происходящее в пруду и увидел, как Сворски уходит под воду с самым блаженным выражением лица.

И эта эмоция смирения и полного принятия приближающейся смерти меня будто-то наизнанку вывернула. В грудь будто вилы воткнули и провернули по часовой стрелке.

Я сдернул сковывающий тело пиджак, сбросил обувь, которая будет тянуть на дно, и услышал...

– Па-а-а-апу-у-уля-я-я! – Ева подняла голову вверх и орала во всю глотку призыв, не зная, что я рядом.

Не сомневаюсь, что голос раскатом прошелся по всей территории академии. В нем было столько паники и просьбы, что за душу брало. Мою так точно!

Я прыгнул в пруд, поражаясь, как эти двое умудрились разбудить сразу всех кикимор без исключения. Хотя кто бы сомневался?!

Одичалые маги природы были одними из самых безобидных, если, конечно, так можно говорить о тех, кто потерял душу. Именно поэтому в академии держали пруд с ними для практических занятий. Вот только будили для схватки по одной и никогда – всех. Потому что даже овечки, собравшись в стадо, вполне способны растоптать в пыль.

От Сворски, если не поторопиться, не останется и костей. Я, конечно, благодарен ему за героическое спасение дочери и отвагу, но почему-то дико злился за безголовость. Надо же всего себя исчерпать так бездумно! Сначала на Рамзи, теперь на кикимор. Если бы учился нормально, а не юным девам мозги запудривал, вышел бы целым и невредимым.

Раскидывая зеленых приставал, я чувствовал, как меня впервые трясет от страха, что не успею. Что Сворски нахлебается воды с ядовитыми выделениями от водорослей. Что какая-то кривая рука выколет такого редкого цвета фиолетовые глаза. Что зеленые твари закопают его в залежах ила – и поминай как звали. Или что разорвут на куски, как пираньи.

– Папочка! Так их! Так! – болела за меня Ева с берега, размахивая кулаками. – Спаси Марка!

Кикиморы-липучки цеплялись ко мне изо всех сил,  пытались вскарабкаться на голову, свернуть шею. И тут же падали, разобранные по частям, удобрять дно. Только и слышен хруст гнилых косточек.