Цветок в его руках - стр. 34
Собираясь залезть на коня, она увидела Дигана, стоявшего рядом с сараем, и рассмеялась. Оказывается, он все это время целился в нее из пистолета!
– Я не собиралась сбегать с твоей лошадью.
– Он бы тебе не позволил.
– Хочешь пари? – улыбнулась она.
Он не обратил на это внимания.
– Если у тебя здесь что-то спрятано, самое время сказать.
– У меня нет ничего, что стоило бы прятать.
По привычке она схватила холодный котелок и решетку с погасшего костра, чтобы сунуть в седельные сумки, уже притороченные к седлу, но тут же поняла, что вряд ли будет готовить там, куда едет. Ужас грядущего больно обжег ее. Тюрьма, а потом клетка, в которой ее повезут в Техас, чтобы повесить за убийство, которого она не совершала. Она видела фургон для перевозок заключенных по дороге в Юту. И клетка была крошечной.
Повернувшись, она посмотрела на своего тюремщика. Холодное отчаяние охватило ее.
– Не делай этого. Тебе не нужна награда. Ты сам это знаешь! Отпусти меня!
Дуло пистолета все еще смотрело на нее, очевидно, потому что она не была связана и стояла рядом со своим мерином.
– Пока что тебе удавалось увернуться от охотников за головами, но теперь за тебя взялся маршал. Я нашел тебя легко, а ведь не умею выслеживать людей. Зато маршал Хейз умеет.
– Но я невиновна!
– В таком случае, должна радоваться, что сможешь доказать это в суде.
– Никакого суда не будет, если Карл Бингем действительно умер.
– Если?
Она поспешно закрыла рот. Разговаривать с ним – все равно что толковать с ослом. И как она может объяснить, что убитый человек может оказаться жив? Вероятно, ему попросту все равно. Для него она всего лишь крупная награда и средство отдать долг своему другу-маршалу.
– Хорошо. Я поеду добровольно, если сделаешь мне одолжение.
– Я уже сделал тебе одолжение, – напомнил он. – Не пристрелил.
– А я не перерезала тебе горло вчера ночью, хотя могла бы. Но ты получишь за меня огромные деньги. Так, по крайней мере, мог бы сначала сделать мне крошечное одолжение.
Она даже выдавила несколько слезинок, чтобы умаслить его, но он лишь вскинул черные брови:
– Не трудись. Слезы на меня не действуют.
Он не выказал презрения, разгадав ее усилия манипулировать им. Но и не повеселел. Неужели работа наемником так ожесточила его, что он потерял способность чувствовать? Зато она эту способность сохранила. И сейчас широко улыбнулась, чтобы это показать.
– Вот это уже облегчение! Я сама их ненавижу. Но сам понимаешь, должна была попытаться.
– Разумеется.
– Вот что я хотела сказать, – продолжала она. – Прошло почти два года с тех пор, как я покинула дом, и все это время не знала, как живут мои родные. И не могла сообщить им, что жива. Однажды я прокралась к дому, но там были три помощника шерифа. И я не могла подобраться ближе, чтобы поговорить с бабушкой. Я даже ждала в лесу, надеясь, что брат поедет охотиться. Но вместо него появились незнакомые люди из города, и я не могла задерживаться надолго, тем более что Джонни мог выбрать не эту дорогу. Он, в отличие от меня, никогда не любил охотиться. Я не стала рисковать, послав письмо в Бингем-Хиллз со своим именем на нем или попросить кого-то переслать ответ, потому что не встретила никого, кому могла бы довериться… до недавнего времени.