Цветок предательства - стр. 12

То, что происходило с нами, иначе как полным бредом назвать было нельзя. Люди не должны так жить, так мыслить, так чувствовать, наконец. Это извращение. Болезнь.

Однако я каждый день приходил к ней и вручал цветы. Иногда букет был с запиской, но чаще всего – нет. Первое время я почти каждую неделю покупал ей по вазе. Понятное дело, что ваза должна была быть невероятно красивой, роскошной и дорогой. Квартира Вероники была сплошь заставлена вазами с цветами. И моей обязанностью было каждый день напоминать ей о том, чтобы она сменила воду, выбросила отжившие свой короткий век цветы… Домработницы в доме не было. Принципиально. Хозяйка слишком ценила свое спокойствие, уединение и свободу, а потому о том, чтобы по комнатам расхаживала какая-то тетка или девка с пылесосом, и речи быть не могло.

Каждый раз, увидев меня с букетом в руках, Вероника, кутаясь в свой любимый шелковый темно-вишневый халат, только разводила руками или многозначительно крутила пальцем у своего виска: мол, куда еще цветы? Но я с видом жертвы тоже лишь пожимал плечами. А что мне еще оставалось делать?

– Ты бы зашел, выпили бы кофейку, – она часто предлагала мне пройти и остаться. Но я знал эти ее штучки. Если бы я прошел, то уже через мгновенье ее темно-вишневый халатик был бы на паркете, а Вероника демонстрировала бы мне свое белое нежное тело, едва прикрытое прозрачным бельем, или вообще голая бросилась бы меня обнимать, прижимаясь ко мне всем своим теплым телом.

Она была ненасытная, нахальная, дерзкая, нервная, соблазнительная, откровенная, скрытная, ласковая, жестокая, нежная, прекрасная. И только я знал, какую ненависть она вызывала во мне одним своим существованием.

Я ненавидел ее так, что много раз мысленно раздавливал своими сильными пальцами ее тонкую шейку. И она, зная об этом, пользуясь случаем, когда я бывал на расстоянии вытянутой руки от нее, хохотала мне в лицо, обдавая меня ароматом коньяка или конфет, показывая мне свои белые крепкие зубки, а потом, хватая меня за галстук, за ворот рубашки или свитера, тянула на себя, ложилась иногда прямо на ковер, а если повезет, на диван в гостиной, под меня, потерявшего равновесие, и хватала, щипала за чувствительные места, заглядывая мне в лицо и продолжая хохотать.

Она была очень опасной, очень. Но что я мог поделать?

После четырех мне не позволялось даже звонить в ее дверь. С этого часа и до утра было время Вероники. Она принимала мужчину, запиралась, зашторивала окна, и один дьявол знает, чем она там, внутри своего алькова, занималась. В те же дни, когда она проводила вечера и ночи в одиночестве (все это тщательно отслеживалось), она просто красиво бездельничала, занимаясь собой, ухаживая за своей кожей и волосами, смотрела фильмы, слушала музыку, танцевала, с кем-то подолгу разговаривала по телефону, ну и пила, конечно. Скайп она презирала, считала, что это одно из самых худших и опасных изобретений человечества, что скайп – это чужой глаз, который подсматривает за жизнью человека, нахально и без предупреждения вторгается в чужой мир, заставая людей врасплох, и заполняет собой личное пространство.