Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - стр. 67
– Нет. То есть да, но в полную силу лишь один раз. Этот уже сработал для кого-то. Давно. Еще до встречи со Слитком. Но мне даст мой день. Один. Последний. Душа чует свободу, ей светло.
– Дам, – эхом отозвался Яков, примечая в своей душе ответную горячую уверенность.
Руки сразу нащупали, добыли и прокрутили в пальцах отмычку, годную и как шило, и как малый рычаг. Полные колодки – штука сложная. Вскрыть такие в вагоне почти невозможно. То есть даже совсем никак нельзя… но пять лет назад он уже проделывал подобное. Тогда учителя пообещали освободить, он поставил такое условие, соглашаясь на договор с тайной полицией. Но было поздно. Все поздно и все – зря…
Кукушат называют проклятыми. Их сторонятся все, кто знает настоящие особенности дара. Яков долго упрямился, старался не верить в свой рок, ведь и без того не сладко расти при мачехе, нежеланным приемышем в новой семье отца. Но жизнь снова и снова убеждала: мир несправедлив, благие пожелания иссыхают, а проклятия копятся и липнут одно к другому. С детства было так, стоило привязаться к кому-то, и эти люди пропадали из жизни, причем всегда болезненно – через предательство, смерть, разлуку.
– Дык ить же… – запутавшись и отстав от общих дел и мыслей, забубнил смуглый бугай, и от его тупости отмахнулись в несколько рук.
– Мне дела нет, что наплел про него огрызок Дюбо, – сварливо выдохнул старик. – Хочу умереть на воле. Точка.
– Старый вы, а все равно неумный, – упрекнул Яков, рывком расшатывая вторую заклепку и радуясь, что первая снялась легко. Для третьей пришлось добыть из-под каблука еще одно шильце и плашку с плоской лопаткой. – Надо хотеть жить. Путь всего лишь день. Учитель так сказал.
– Он-то прожил свой день?
Яков кивнул, в пятый раз поддел упрямую заклепку, которая выворачивалась и норовила нерушимо сесть по месту. Губы кривились и шипели ругательства в адрес тех, кто изготовил кандалы слишком усердно. А глаза уже успели рассмотреть татуировки старика. В них читалось много разного – каторга в худших болотах далеко за Гимью, два побега, чьи-то смерти… Сейчас все неважно. Учитель тоже был много в чем виновен, а только никого иного Яков не считал отцом, второй раз сбежав из дома. Как было простить кровного папашу, если он заботливо растил своего кукушонка на продажу? В день сделки и стало ясно: старшего сына в доме нехотя и напоказ называли родным, чтобы не сбежал, не додумался сам продать свой дар – исполнение одного заветного желания заказчика.
– Тут бы придержать и расшатать, – пробормотал Яков.
Он не рассчитывая на помощь, но кто-то сунул в щель нож, уперся, сопя и стараясь. Еще кто-то выполнил новое указание. И еще… Когда челюсти колодок распались и со стуком легли на пол, вагон слитно охнул.