Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря - стр. 63
Андрей Тавров (Суздальцев)
В 1982 году я сильно болел – мучительная слабость, бессонница, депрессия. До этого я много пил, ел транквилизаторы горстями, пытался открыть для себя наркотики. Несколько раз приходил к заключению, что с меня хватит… На улицу я выходил всё реже – не было сил. Недуг поселился во мне и набирал силы. Я был в отчаянии. Мне было тридцать пять лет, и я не верил, что такое могло случиться именно со мной. И это после ослепительной юности и великих надежд. Месяцами я спал по два часа в сутки. Я боялся сойти с ума. Помню, как однажды ночью вышел на кухню попить воды и в отчаянии лёг на грязный рваный линолеум. Уставившись в потолок, я забормотал, неизвестно к кому обращаясь: «Если Ты есть, помоги! Сделай хоть что-нибудь!» Я до сих пор вижу эту штукатурку с жёлтыми разводами на потолке и ночное глубокое окно, похожее на колодец.
В один из периодов улучшения я оказался в церкви в Братовщине, по Ярославской дороге, где настоятелем был архимандрит Иосиф, с которым мама познакомилась в Боткинской больнице. Я засыпал священника вопросами, на которые у него не было ответа. И тогда он сказал: я дам вам рекомендательное письмо к одному человеку, тоже священнику, который всё вам расскажет и сделает это более компетентно, чем я. И он написал письмо. Помню, я отметил торжественность минуты – мне ещё ни разу не давали рекомендательных писем, а тем более к священнику. Зачем такое письмо понадобилось, я понял позже. В общем, оно удостоверяло, что я не засланный органами, а самый обычный человек.
Через три дня я добрался до Новой Деревни. Утро было солнечным, начало лета, пели птицы. Я вошёл в храм, подошёл к «ящику» и попросил передать своё рекомендательное письмо священнику, отцу Александру. Пока шла служба, я вглядывался в священника, и издалека он показался мне какого-то купеческого, кустодиевского вида – плотный, бородатый. Потом служба закончилась, и народ стал расходиться. Я стоял у двери и когда в очередной раз поднял глаза, увидел, что отец Александр идёт ко мне. Он больше не был похож на купца. Более того, он смотрел на меня с такой радостью и любовью, словно встретил старого друга после долгой-долгой разлуки. Ситуация явно была искусственной – я понял, что здесь что-то не то, что это не мне, что он действительно кому-то очень рад, и что, вероятно, тот, кому он так радуется, стоит у меня за спиной. Я обернулся. Там никого не было. Его любовь и его улыбка предназначались именно мне, человеку, которого он видел в первый раз в жизни. Помню, что меня это тогда сильно поразило.