Цвет тишины - стр. 17

Сигги выложил перед Тахти на стол несколько коробочек – чуть больше, чем спичечные коробки.

– Нана просила передать.

Тахти взял в руки одну из коробочек. Фотопленки. Черно-белые фотопленки. Первая мысль – как она узнала? Потом он вспомнил, что доставал при ней фотоаппарат. Она запомнила. Такая мелочь, но она запомнила.

– Спасибо.

Тахти вернулся в гостевой домик, вытряхнул со дна рюкзака фотоаппарат. Когда-то это была камера его деда. Отец отдал ее Тахти, когда понял, что ему нравится снимать. Тахти взялся заряжать пленку в фотоаппарат. Его мысли витали далеко, а руки помнили каждое движение. Как будто ничего не изменилось.

Тахти вышел на побережье, прямо на ветер, навел камеру, сделал несколько снимков. Горы, море, вереск. Серое на сером, черное на сером, серое на белом.

***

Кто-то скажет: несчастный случай. Скажут: ничья вина.

Про такие истории часто говорят: никто не виноват.

Но так ли это?

Если ситуацию можно было предотвратить. Если можно было не допустить трагедии. Если можно было до такого не доводить.

Правда ли это…

Ничья вина?

И если нет – то кому тогда отвечать?

В том-то и проблема. У каждого своя правда. Свое «хорошо» и свое «плохо».

Один человек в деловом костюме выгонит другого из дома. Хромой человек вскарабкается на самый верхний этаж и примет сторону слабых. Кто-то будет скитаться по чужим углам, не имея постоянного адреса. Кто-то, кто всегда молчит, встанет и будет говорить.

Подумаешь, скажет кто-то.

Фигня.

Но фигня как раз в том, что из такой вот фигни и состоит мир.

Хромой человек потом будет и будет задавать человеку в черной водолазке один и тот же вопрос:

Где я ошибся? Что я мог сделать?

Нигде и ничего.

Такие, как они, имеют дело с последствиями. Искру бросили не они.

Так кто же?

***

Тахти спустился к самой кромке воды. Сырой песок был усыпан ракушками, обломками веток и панцирей моллюсков. В море, в паре метров от берега лежал огромный валун. Массивный, серый, в глубоких трещинах, и снизу более гладкий, чем наверху. Его все время подтачивало море, растворяло хрупкий известняк и песчаник, об него бился ветер, понемногу разрушая.

Тахти завернулся в шлафрок и полез по нему, шажок за шажком. Шлафрок был длинный, он был Тахти велик, и то и дело распахивался, и его окатывало ледяным сырым ветром. Камень был ледяной. На сыром известняке проскальзывали руки. Резиновые сапоги тоже проскальзывали. Под пальцами липкой слизью чавкал слой подгнивших водорослей и подмокшей извести, склизкой и скользкой. Так что его затея была по меньшей мере небезопасная. Но камень не такой уж большой. И вообще. Подумаешь, парень лезет зимой на камень в море. Что в этом странного?