Цвет ночи - стр. 61

Когда его левая рука коснулась моей ладони и сжала мои пальцы – я ещё держалась из последних сил, но когда правая – легла на мою лопатку, до которой не доставала кожа корсета и сквозь тонкую ткань нижнего платья я ощутила тепло его обжигающего прикосновения – я мысленно воззвала к Яну, я была готова просить у него прощение за то, что не надела дурацкое изумрудное плотное платье, я была готова признать своё поражение, и его правоту. Ян был бы удивлён и польщён, но я бы сейчас многое отдала, чтобы снова оказаться в нём в эту же секунду. Конечно, вероятно, по испуганному и растерянному выражению моего лица Ян мог бы об этом догадаться, но я уже не оборачивалась, не искала его, неуверенно подняв взгляд на своего похитителя. Точнее – на этот раз я пошла за ним сама.

– Наша первая встреча, – шёпотом сказал он, когда мы начали кружиться в танце, – прости за неё.

Это, как и многое другое, я не ожидала от него услышать.

– Я уже забыла о ней, – зачем-то вру я после недолгой паузы. Вероятно, не вижу смысла отвечать что-либо другое. Претензии и обвинения предъявлять я не стану, потому что, естественно, боюсь ответной реакции, которая может оказаться любой.

Я совсем не знала его, не могла предвосхищать его поступки, хотя после моих снов, честное слово, он в некоторой степени стал мне близок. Точнее не он, а вот тот Константин из грёз – добрый, улыбающийся, открыто и искренне любящий кого-то. Некую девушку, которая не является мной, твёрдо сказала себе я.

Тем не менее, я не знала, что ему ещё сказать. У нас не было и не могло быть общих тем. И единственное, что вертелось на языке, пока мы двигались в безмолвном танце – это кем была для него Алена и что с ней случилось. Но вместо этого я сказала, совсем не планируя:

– Мне жаль, что нечто нехорошее, произошедшее в твоей жизни, заставило тебя поступить подобным образом.

Я просто надеялась, что это не звучало грубо. Но так же я и не понимала: я что, пытаюсь проявить к нему сочувствие? Но ведь он виноват. Виноват передо мной. Ничто не оправдает похищение. Я ведь не заражусь, в конце концов, этим синдромом жертвы, интересом к своему похитителю, Стокгольмским синдромом8 или как его там.

Константин будто отшатнулся на миг и посмотрел на меня испуганно. Это была лишь секунда, а затем он стал обычным.

– Хочешь знать, что произошло? – глухо вопросил он.

Не я это произнесла, а он сам. Сам предложил признаться. Интересно, если Ян никогда не позволял себе проникать в мои мысли, чтобы читать их, то был ли подобный кодекс чести у Константина? От мысли о том, что он прямо сейчас был в моей голове, мне стало не по себе – жгучий беспричинный стыд перемешивался с гневом, но как только я сообразила, что знай он о том, что я действительно о нём думаю, то отшатнулся бы от меня сейчас гораздо дальше. Эти рассуждения подтолкнули к уверенности в том, что он не касался моего разума своим.