Цвет греха. Чёрный - стр. 58
И так это его «вашей спутнице» прозвучало…
Аж слух резануло.
— Я ему никакая не спутница, — срывается с моего языка в возражении.
Улыбка администратора моментально приобретает виноватый оттенок.
— Прошу прощения, — кается он и вслух. — Возможно, вашей… эм… м-м… — вновь смотрит на стоящего передо мной, явно старается исправить прежнее обращение, но так и зависает, переведя внимание на наши сцепленные вместе руки, не зная, как меня обозвать.
Я и сама не знаю, как себя обозвать.
Как-то ничем не лучше звучит любое другое определение, которое приходит на ум.
Да и вообще…
Я ему никто!
Мы просто спим вместе, угу…
В одной постели, вернее.
И только потому, что он меня к ней наручниками приковывает по вечерам!
Любой, кто, не дай Всевышний, со стороны услышит, решит, что мы какие-нибудь извращенцы, вот точно.
— Моя, как вы выразились, «спутница» является дочерью моей жены, — не сразу, но облегчает нам обоим задачу Адем Эмирхан. — Я её опекун.
Показалось, или, в отличие от нас двоих, он находит в этой ситуации нечто забавное?
Слишком уж явна усмешка на его губах.
И вообще, какого чёрта мы тут стоим и почти оправдываемся перед кем-то, кого, скорее всего, видим первый и последний раз в жизни?
Можно подумать, он из социальной службы какой-нибудь и мы тут на комиссии по нравственности.
Идиотизм!
— Да, на террасе будет удобно, — помогает и с этим мой сопровождающий.
Ладонь мою так и не отпускает. Наоборот. Сжимает крепче, пока администратор провожает нас до нужного столика. На стул опекун меня тоже усаживает сам. Можно подумать, это проявление галантности. Но нет. По-любому отодвигает стул, дожидается, когда я устроюсь, и помогает задвинуть его ближе к столу, чтоб банально убедиться, что я наверняка останусь тут и не сбегу.
Вот и завтрак тоже выбирает сам!
Ничего необычного. Всё то, что я и сама вполне могу приготовить: менемен, сыр, оливки, свежие овощи и ягоды, мёд и сливки, а также апельсиновый фреш, йогурт с гранолой, свежий хлеб и традиционный чай. Разве что с искусством подачи у них тут всё обстоит куда шикарнее, десяти минут не проходит, а глаз радует множество миниатюрных тарелочек и вазочек. Но мне ж не любоваться, а есть. Причём без вариантов. Едва официант, расставивший блюда, удаляется, опекун так и говорит бескомпромиссным тоном:
— Ешь.
Вздыхаю и смотрю на него, неужели он правда думает, что в меня столько влезет? Мужчина же расценивает мою реакцию по-своему.
— Ешь, Асия. Иначе я сам в тебя всё это запихну.
Так и тянет предложить ему запихнуть что-нибудь другое. Не в меня. В себя. Например, свой язык, который с утра пораньше раскомандовался больше обычного.