Цунами. Дневник офицера внешней разведки - стр. 20

Патроны к пулемётам и автоматам Калашникова – не канцелярские скрепки, они стоят дорого, в тех документах, которые мне следовало подписать, речь шла о многих тысячах советских рублей, что по тем временам было огромной суммой. Я буду приписками заниматься, а кто-то наверху на этих ложных цифрах выгадает государственные средства. Ниточка, скорее всего, тянется на склады. Хорошенькое дело! Они рисуют в документах цифры, списывают свои огрехи или, того хуже, наживают дивиденды, воруя народные средства, пущенные на вооружение, а я прикрываю своей подписью их дряблые зады. Нет, участвовать в таких делах я не желал. Чутьё меня никогда не подводило, и криминал я чувствовал кожей за три морские мили. Командиры других дивизионов, видимо, не поняли, в чём суть, ничего такого не увидели и подмахнули документ, а я отказался. С этого момента радость службы улетучилась как дым.

Все мои успехи стали неудачами, а обычные недоразумения, неизбежные на любой службе и в любом деле, превратились в непростительные дисциплинарные проступки. Такого-то числа я пропустил политинформацию, тогда-то вовремя не явился на доклад, в прошлом месяце без уважительной причины отсутствовал на офицерском собрании, а на прошлой неделе нагрубил подчинённому. Формально эти факты можно было интерпретировать как угодно. Кадровика нисколько не интересовало, что на политинформации я не был, потому что находился у зубного врача, на доклад задержался, так как непосредственный начальник вызвал, а подчинённому сделал суровое замечание, поскольку его несуразные привычки обязательно приведут когда-нибудь к порче дорогого оборудования.

Вряд ли было необходимо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, куда плывёт дело. Кадровик подводил под неполное служебное соответствие, а следующим этапом планировалось моё увольнение из рядов военно-морского флота. Мало бывших морских офицеров трудится в нашем доблестном народном хозяйстве?

Поразительно, однако, мой непосредственный начальник не мог противостоять явно тенденциозной компании по моей дискредитации. Кадровик продолжал рыть катакомбы под меня и без устали расставлял мины-ловушки, а что бы я ни делал, всё оказывалось не в мою пользу. При этом он постоянно намекал, что я сам во всём виноват. По тому, как у него загорелись глаза, стало понятно, что мне удалось, того, конечно, не желая, привнести необычайное оживление в его безрадостное канцелярское существование, и теперь каждое утро он шагал на работу, как на праздник.

Нервы натянулись до предела, и у меня, в самом деле, начались проблемы с подчинёнными, начальниками и в семье. Видимо, на том и строился незамысловатый психологический расчёт. Теперь кадровик фиксировал вполне очевидные факты, к тому же появились довольно странные ранее не имевшие место поводы для выпивки, причём отказаться было нельзя, – тогда друзья-сослуживцы просто прекращали со мной разговаривать, и нервы, в конце концов, не выдержали.