Contione – встреча - стр. 5

– во всяком случае, он сам искренне в это верил, создавая совершенные пропорции и формы, словно слагая гимн утонченности и гармонии. «Ну, если красота и не может спасти мир, – думала Лиза, рассматривая репродукции, – то разве не может она спасти человека? Отчаявшегося, потерянного в этом сумасшедшем мире? А что, если может?» Венера спокойно и загадочно смотрела на нее, не умея или не желая давать ответы на вопросы. «Сама поймешь», – словно говорил весь ее облик.

Почему-то все всегда отталкиваются от настроения, словно это основная заслуга художника, а вовсе не умение передать форму, перспективу, сложность композиции. Наверное, все дело в цвете и легких, ритмичных мазках. Цвет придает энергию и задает настроение, которые мы улавливаем и вдруг ощущаем замысел творца, словно он нашептывает нам свои мысли. Красота, способная спасти мир, вытащить его из омута страданий, в который он погружался столетиями. Красота, заключённая в совершенной художественной технике и сочетании цветов. Простая, как будто даже банальная – и невозможная истина, уравнение, которое не имеет решения.

Еще над диваном висел букет полевых цветов в скромном багете, совсем не похожих на тщательно выписанные яркие цветы Брейгеля, когда часами можно рассматривать каждый лепесток и тени на изящных и сочных листьях, напоминающих идеальное сочетание, созданное флористами, которые изрядно потрудились над ним, обдумывая каждое растение. В японском языке есть понятие «ханами», означающее «смотреть на цветы и испытывать радость, наслаждение». Лиза чувствовала спокойствие и предвкушение чего-то чудесного, когда смотрела на эту картину. Это были простые, словно весенний утренний дождь, цветы без приторной яркости. Нежные, девственные незабудки и лиловые колокольчики стояли в простой стеклянной вазе и, казалось, издавали чуть слышный аромат. Они были настоящие, похожие на весну. Они и были самой весной. Эту картину для Маргариты Семеновны написал дедушка.

Несколько лет назад под старым плюшевым диваном Лиза нашла небольшую кожаную сумку, в которой аккуратной стопкой были сложены письма, написанные мелким, ровным почерком, как и положено почерку архитектора. Степан Ильич, так звали дедушку, делился своими мыслями, сменой настроений и всем важным с бабушкой Лизы, когда жизнь на какое-то время разлучала их. Все семьдесят писем, написанных им из армии, были сложены плотной стопкой и перевязаны красной атласной лентой. И во всех семидесяти было одно, сказанное разными словами: он скучал, а она ждала его со всей преданностью и чистотой первой любви.