Циклотимия - стр. 22
Выпили молча.
– Ладно, – продолжил Карпушин, – но почему же ты все-таки отказался и от вступления в партию и от этой должности?
– Длинно или коротко? Давай я тебе отвечу коротко: причины две. Первая – вы же сами, коммунисты, не дали бы еврею пробиться высоко, тормознули бы где-нибудь на лету! А вторая – мне техника всегда нравилась больше, чем люди. Я ведь не то, что человеконенавистник, а просто хорошо знаю людей, а потому не люблю их. Говнари люди! Вот и все, если коротко. Но что мы все обо мне. О себе расскажи. Ты ведь не еврей, и пробился вверх в совке здорово. Ты что, людей любишь? Решать их проблемы, их судьбу? Или о себе, в основном, пекся, да и печешься?
В воздухе пролетел хмурый ангел.
Мы оба напряглись. Конфронтация высунула из-за угла кафе свою злую морду.
Но, в отличие от меня, мой собеседник прошел хорошую школу. Он-то всю свою жизнь имел отношения не с техникой, а именно с людьми!
Он напряг на секунду желваки, затем широко улыбнулся и сказал, как ни в чем не бывало:
– А потом мы с тобой встретились в Абакане, помнишь?
– А как же! – я тоже перевел стрелки, – помню, конечно. Тебя назначили генеральным директором комплекса из семи заводов. Ого-го, не хрен собачий! Большая шишка! Ну и что, построил ты эти заводы?
– Слушай, я передумал, лучше не вспоминать. Извини, давай о чем-нибудь другом. Как жена, как семья, где ты сейчас? Все там же?
– Хм. Там же…Ты не знаешь, что я пятнадцать лет как в Израиле?
– Оп-па-на! Ничего себе! Нет, не знал…Ну и…как тебе?
Он посмотрел на меня внимательно, как будто увидел впервые. Ясное дело, не в его правилах, пропитанных многолетними догмами, менять свое отношение к сионизму вообще, к стране победившего сионизма в особенности, и к сионисту, сидящему рядом, в частности!
Но какая выдержка! Сейчас ведь наши страны как бы дружат. Вроде бы. И на его лице я прочел борьбу миров, Уэллсовские страсти; правда, всего секунд за несколько эта судорога сошла с его лица и он, улыбнувшись, задышал свободно и легко.
– А давай за это дело тяпнем, – сказал он, – мы же с тобой еще раз, последний, встретились, когда через два года я удрал из этого Абакана к Чебакову в Желтые Воды, и он попросил меня, как старого твоего комсомольского товарища, уговорить тебя перебраться к нам, прихватив часть людей из твоего отдела! Помню, как высоко о тебе отзывался тогда Чебаков, как он рассказывал фантастические вещи о твоих успехах…Правда, ты почему-то не поехал к нам. Да и я вскорости ушел от Чебакова…
Я смотрел на этого человека, с которым жизнь меня сводила несколько раз; на человека, не сделавшего мне лично ничего плохого и, даже наоборот, на эту вдруг откуда-то взявшуюся суету в его движениях, на странные взгляды, которые он изредка бросал на меня, как будто видел впервые, и думал свою думу.