Чужая луна - стр. 56
– Будем надеяться, так и будет, – поддержал Врангеля адмирал.
По железной винтовой лесенке прозвучали торопливые шаги и в двери возник один из стюардов, сказал несколько слов.
– Ну вот! Впереди уже видны турецкие берега, – перевел месье Сорбье и обратился к Врангелю: – Не желаете ли взглянуть, ваше превосходительство?
– Увольте! Я на них насмотрелся весной этого года. – Врангель поднялся. – Благодарю за приятную беседу. Пойду к себе.
– До встречи в Константинополе, – попрощались с Врангелем Дюмениль и де Мартель.
Через короткое время «Вальдек Руссо» отшвартовался от «Генерала Корнилова» и, издав протяжный прощальный гудок, умчался туда, где вдали в тумане проступала зубчатая полоса турецкого берега.
Слащев вернулся с палубы в свою каюту.
– Ну, что там? – спросила Нина.
– Там – Турция! – он подошел к зеркалу, посмотрел на себя, провел рукой по трехдневной щетине и сказал сам себе: – А, плевать!
– На кого?
– На себя, – сказал он. – Слушай, а может, отпустить бороду? Помнишь, зимой прошлого года, в Екатеринославе? Тебе, кажется, тогда понравилось?
– Нет-нет! – торопливо отозвалась Нина. – Ну, сам подумай: будешь идти с дочкой, а все будут думать, что ты ее дед, – и затем добавила: – Побудь еще хоть лет десять молодым.
– Мне сегодня просто не хочется бриться, – объяснил Слащев.
– Ну, и не брейся.
– Нельзя. В Константинополе будет официоз: придет встречать эскадру наш российский посол, наверное, будет кто-то от турецкого султана, – Слащев обернулся, позвал: – Пантелей! Где ты, старый разбойник? Знаю же, под дверью стоишь!
Пантелей, и верно, открыл дверь, просунул голову в каюту:
– Чего кричите, ваше превосходительство! Дитю разбудите!
– Но-но! Больно разговорчивый стал! Где мой парадный мундир?
– Той, шо из музею?
– Нормальный мундир! Генеральский. Небось не почистил?
– А на шо його чистить, як вы в ем никуды не ходилы. Принести?
– Дурацкий вопрос.
Пантелей исчез и вскоре появился, бережно неся на вешалке, как дорогую хрустальную вазу, почищенный и отутюженный генеральский мундир.
Проснулась от домашней суеты и тихо пискнула дочка. Нина бросилась к ней.
– Може, Авдотью позвать? – спросил Пантелей.
– Сама придет, – сказала Нина. – Она знает.
– Шести сутки дитя на свити живэ, а як звать – не придумалы. Кошенятку чи там собачатку, и тем сразу имя дають, – покидая каюту, ворчливо сказал Пантелей. И, уже прикрывая дверь, добавил: – Там, в городи, этот…ихний поп, он ей турецьке имя присвое. И буде она якаясь Халима чи Далила. Срамота!
Когда дверь за Пантелеем закрылась, Слащев сказал:
– А и правда, что ж это мы?