Чувства навыворот - стр. 39
Чтобы наказать мерзавку! Чтобы собственное нутро остыло.
Не жгло. И не заходилось в болезненных судорогах при одной лишь мысли о… о ней. О Синичке, самозабвенно ласкающей Юрку.
«Как посмела? Как ты посмела, дрянь?»
Судорожный вздох. Глубокий. Рваный. Точно огнем опаляющий легкие.
«Успокойся! — твердил он себе, в который раз взывая к последним крохам самообладания. — Вы друг другу никто! Она ничего тебе не должна! Или…»
Мышцы мгновенно превратились в сталь.
Ладони сжались в кулаки столь сильно, что онемели.
А зубы… он чудом не стер их в порошок, сдерживая рвущийся наружу вопль: «Должна! Конечно, должна!»
Красницкий буквально прирос к полу, опасаясь лишний раз шевельнуться.
Опасаясь рвануть к ней и…
Нет. Он не мог с уверенностью сказать, чего хочет больше.
Убить пучеглазую на месте или заставить ее вновь прикоснуться к нему.
Приласкать. Успокоить. Угомонить. И удержать от ошибок.
А она смогла бы. Непременно смогла бы. Если бы только… захотела.
Раздираемый противоречиями, Вячеслав продолжал стоять на месте, будто пришибленный, и таранить девушку убийственным взглядом, с замиранием сердца ожидая ее ответа. Ответа, которого все не было.
Кровь устремилась к вискам, вскипая прямо в венах. Сознание помутилось.
«Давай, сука! Не стой столбом. Где твоя злость? Где негодование? Оправдывайся! Возмущайся! Ори! Опровергай мои слова! Скажи, что я неправ! Скажи, что ошибаюсь на твой счет… ошибаюсь в том, в чем уверен абсолютно! Соври мне! Только не молчи! Не бледней! И не смотри таким испуганным виноватым взглядом! Бл*дь! Не прожигай бездонную дыру в моей груди! Иначе сама утонешь! Захлебнешься! Уж я об этом позабочусь!»
Вопреки его внутренним мольбам и проклятиям, Синичка молчала.
Нервно переминалась с ноги на ногу и дышала. Дышала. Дышала.
Громко. Жадно. Практически всхлипывала. Не плакала, но глаза ее отчего-то сильно покраснели. Видимо, собиралась. В любой момент.
И от подобного зрелища стало дурно. Нервы сдали окончательно.
Не сдерживаясь более, Красницкий гневно зарычал и яростно впечатал кулак в ближайшую стену. Руку обожгло знакомым болезненным пламенем, временно заглушая странную внутреннюю агонию.
«Идиот. Опять костяшки сбил. Заживать не успевают.»
Теперь, прислонившись лбом к той же стене, надрывно дышал уже он.
— Как же так получилось? — пробормотал еле слышно. Пересохшая глотка саднила, причиняя жуткий дискомфорт. — Как? Я не понимаю…
За спиной послышались ее неуверенные осторожные шаги.
— Что получилось, Слав? — тихо, взволнованно. — О чем ты?
«Дура! Не подходи! Не сейчас!»
— О том, что мне, оказывается… какого-то хрена… не все равно! — шумно сглотнул. — Совсем не все равно!