Чувства и вещи - стр. 79
– Люди мы… – постепенно затихал Павлюченков, так ни разу и не улыбнувшись.
Мы, весело и непринужденно беседуя, вышли на улицу, падал милый, легкий, с вечерним солнцем, осенний дождь. Раиса Яковлевна окунула лицо в мокрые розы и подняла его, помолодев лет на двадцать; она пошла красиво, юно к себе в дальний подъезд; она шла по узкой асфальтовой дорожке, повторявшей легкую вогнутость дома, похожего на гигантский радиотелескоп, который вот-вот поднимет зеркало к небу в поисках межпланетных контактов, чтобы понять иные миры и, может быть, и самому научить их чему-то.
«Дар страданий…»
P.S. Строки, набранные курсивом, – цитаты из дневников и писем А.И.Герцена.
P.P.S. А странная въедливая нота вибрирует по-прежнему, но уже не раздражает так остро – стала обыденной, как и остальные шумы, рожденные «акустической загадкой» дома.
P.P.P.S. Если в числе моих читателей найдутся люди, которые усмотрят соль очерка в том, что товарищеские суды не нужны, или углядят в нем тенденцию «столкнуть» товарищеские суды с народными, то они бесконечно заблуждаются. Я написал не ради этого. И написал не для того, чтобы поучать и обличать. У Герцена же, кажется, есть мысль о том, что публицист не обязан быть доктором, но непременно должен быть болью. Вот и мне хотелось стать на время болью Шеляткина. А что касается советов, то лучше опять обратиться к А.И.Герцену:
«Тебя может исцелить только твоя совесть».
За незримом чертой
Весенний субботний солнечный день: переполненные магазины, оживленные улицы; большие очереди в ожидании такси.
В очереди все с покупками, все что-то держат в руках или бережно поставили у ног. Ждут машин терпеливо и даже как-то разнеженно – апрель, теплынь… Машины подкатывают редко. Очередь, как река в песне, движется и не движется. Лишь самый первый, кому садиться сейчас, высокий нестарый мужчина с мягким, большим, как сугроб, пакетом, вызывающим неприятную в сияющий этот день мысль о тяжелом ватном одеяле, высматривает с явным нетерпением в потоке машин зеленый фонарик.
Вдруг две женщины, пожилые, печальные, похожие на учительниц на пенсии, с розами в целлофане, бегут будто не по тротуару – по перрону, обращаются к очереди:
– Мы на похороны опаздываем.
– Вам заблаговременно надо бы, без суеты… – с незлой, философической укоризной замечает кто-то. – А то что же, даже на похороны стали бежать, о-хо-хо…
– Мы, – букеты показывают, – в очереди за ними стояли большущей. Ну, пожалуйста… – И застывают скорбно рядом с мужчиной, у которого в руках пакет-сугроб.
Когда наконец подкатывает машина, он этим рыхлым пакетом и отстраняет их непреклонно, отодвигая за невидимую ту черту, которую они осмелились беззаконно переступить. Не отодвигает даже, а заслоняется почти автоматически, как от дождя или от ветра, будто бы не люди перед ним, а умеренной силы стихийное бедствие.