Чувства и вещи - стр. 69
Когда после инфаркта он вышел на пенсию, мечта эта стала как наваждение. Была у Шеляткина домашняя библиотека, потому что любил он читать и раньше, а в библиотеке той были собрания сочинений Льва Толстого, Чехова, Бунина, но неполные, без дневников, писем и вариантов, и – что наисущественнейше важно – не особенно многотомные. Шеляткину хотелось, чтобы томов было пятьдесят или хотя бы тридцать, а у него в библиотеке самым большим было двенадцатитомное собрание сочинений Льва Николаевича. А Шеляткину, повторяю, хотелось, чтобы томов было пятьдесят – или лучше даже сто! – потому что всю жизнь он верил: не помрет, не довершивши начатое. Когда родилась дочь, верил – вырастит до диплома. Когда, урывая для сна два-три часа, в войну конструировал, совершенствовал, отлаживал оружие, верил – доживет до Победы. Когда после войны экспериментировал у себя в конструкторском бюро, верил – будет искать новое, ну хотя бы до пенсии… Он любил определять себе рубежи, венчающие тот или иной этап в жизни.
Вот только читать некогда было всю жизнь. А сейчас, после инфаркта, осложненного явлениями, которые укладывались в неприятные и тяжкопроизносимые формулы (например, «атеросклеротический и постинфарктный кардиосклероз»), верилось, что будет жить, пока не осилит Полное. В ворохе уныло-больничных формул, которыми определялось его нынешнее состояние, была, как это ни странно, одна наполненная сокровенным, дорогим ему смыслом: «стенокардия покоя и напряжения». Всю жизнь было страшное напряжение, и вот наступил покой, если и не сладостный из-за непрекращающихся, не утихающих почти никогда болей в сердце, то живой, живой Покой. И этот живой покой не кончится, пока он, Шеляткин, будет читать Полное.
В районной библиотеке, куда обратился он за советом, ему сообщили, что существует девяностотомное (Шеляткин даже задохнулся от удивления и радости) собрание сочинений Л.Н.Толстого, но (сердце упало с разбегу…) у них его нет и вообще оно большая редкость, а из самых объемистых сочинений библиотека располагает собраниями Диккенса и Герцена: и в первом, и во втором по тридцать (вот совпадение – поди выбери) томов.
Читать Диккенса показалось ему не то чтобы несерьезным, а уж чересчур большой утехой, может быть, по воспоминаниям детства, когда он читал его в первый и последний раз. И не привыкший к утехам и излишествам Шеляткин выбрал серьезного, основательного Герцена.
И открылась, и распахнулась перед ним опять целая жизнь – тридцать томов, как тридцать лет! Живи, дыши, думай. Поначалу, будучи не то чтобы педантом, но человеком систематическим, он чуть опечалился тем, что шли тома к нему не подряд: все время что-то было на руках. И поэтому ему выдавали после восьмого пятый том, а после четвертого второй, и получалось, что не читал он стройно и торжественно Полное, а будто бы пасьянсы из томов раскладывал, тоже вроде утехи. А потом даже обрадовался этой небольшой несуразности.