Чтоб услыхал хоть один человек - стр. 26
«Трубка хотя и женская, но старинная, и поэтому толще и короче, чем те, которые курят мужчины. На мундштуке была инкрустация из слоновой кости, изображавшая женщину с веером в руке… Он не мог оторвать глаз от этой прекрасной вещицы. Как подходит она, подумал он, рослой, большеглазой, с точёным носом, не то чтобы красивой, но удивительно привлекательной женщине».
Это конец рассказа «Он и одна женщина».
«Дайскэ подошел к книжному шкафу, справа от которого стояла цветочная ваза, с самого верха снял тяжёлый альбом, отстегнул золотую застёжку и стал переворачивать лист за листом. Дойдя примерно до половины, Дайскэ остановился и стал внимательно разглядывать поясной портрет девушки лет двадцати».
Это конец первой части романа «Затем».
Что бросается в глаза в этих отрывках? Благодаря эффекту пластического искусства, близкого, если можно так сказать, портретному, в обоих этих романах конец выглядит предельно жизненным.
Здесь хотелось бы сделать одно замечание. «Рассказ об украденном ребёнке» Сиги Наоя очень напоминает «Покровителя детей и путников» Сайкаку. А «Образцовое преступление» напоминает, по-моему, «Артиста» Мопассана. Герой «Артиста» бросает ножи в женщину, окружая ими её тело. Герой «Образцового преступления», будучи в сумеречном состоянии, ловко убивает женщину. А вот герой «Артиста», страстно желая убить женщину, благодаря многолетним тренировкам не попадает в неё. Женщина, прекрасно зная это, холодно смотрит на артиста и даже улыбается. Однако и «Покровитель детей и путников» Сайкаку, и «Артист» Мопассана не имеют с произведением Сиги Наоя ничего общего. Говорю об этом только для того, чтобы не дать будущим критикам возможности кричать об эпигонстве.
Сато Харуо, исходя из того что наша проза – это проза, использующая разговорный язык, призывает нас писать как говоришь. Не исключено, что он заявил это необдуманно. Но так или иначе, его слова заключают в себе проблему, которую можно обозначить как «придание стилю разговорности». Современная проза шла, как мне представляется, по пути писания «как говоришь». В качестве примера я мог бы назвать прозу (из наиболее близких мне) Мусякодзи Санэацу, Уно Кодзи, Сато Харуо. Нелишне включить сюда и прозу Сиги Наоя. Однако правда и то, что наш «разговор» – я пока оставляю в стороне «разговор» рыжеволосых – не столь музыкален, как «разговор» соседних с нами китайцев. Разумеется, я тоже не отвергаю призыва «писать как говоришь». Но в то же время симпатизирую и принципу «говорить как пишешь». Насколько мне известно, Нацумэ-сэнсэй