Что значит быть христианином. Сборник поучений святителя Иоанна Златоуста - стр. 34

Если поэтому таков должен быть человек, то, очевидно, сластолюбец не человек. В самом деле, как может быть человеком тот, кто не заботится ни о чем подобном? Нельзя ведь соединить вместе сластолюбие и трезвость – одно из этих свойств уничтожается другим. И внешние говорят то же, что толстое брюхо не рождает тонкого ума. Кроме того, Писание иногда называет таких людей не обладающими душой: Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть (Быт. 6, 3). Конечно, они имеют душу, но так как она у них мертва, то они и названы плотью. Как о добродетельных мы говорим: «Он весь – душа», «он весь – дух», хотя они имеют тело, так и о порочных должно сказать противное. Поэтому и Павел говорит: Но вы не по плоти живете (Рим. 8, 9), так как они не творили дел плоти. Следовательно, сластолюбцы не имеют ни души, ни духа. Сластолюбивая заживо умерла, – говорит (1 Тим. 5, 6).

Помысли, что выходит из яств, во что они обращаются и чем становятся. Но ты, даже слыша об этом, приходишь в негодование? Так зачем же ты заботишься о том, чтобы больше накопилось этого? Ведь избыток пресыщения не что иное, как умножение помета. Природа знает меру, и то, что превосходит ее, уже не пища, а скорее нечистота и помет. Питай тело, не умерщвляй его. Потому она и называется пищей, чтобы мы питали тело, а не губили его.

Для того, я думаю, пища и испытывает такое превращение, чтобы мы не возлюбили пресыщения. А если бы этого не было, если бы это не приводило к чему-то, не приносящему никакой пользы, и не становилось бы пагубным для тела, то мы не переставали бы пожирать друг друга. Если бы чрево, принимая в себя столько, сколько бы мы ни захотели, все переваривало и передавало телу, то ты увидел бы бесчисленные войны и споры. В самом деле, если даже теперь, когда из пищи одна часть обращается в помет, а другая в бесполезную и зловредную кровь и влагу, мы предаемся сластолюбию и нередко тратим все свое состояние на один только стол, то чего бы ни делали, если бы не к этому приводило нас сластолюбие?

Чем больше мы предаемся сластолюбию, тем больше исполняемся зловония, когда тело, подобно мехам, со всех сторон раздувается, когда наша отрыжка расстраивает мозг близ стоящих, когда из тела со всех сторон истекают смрадные пары, как бы из печи, исполненной внутри зловония вследствие сильного накаливания. Если же внешние члены в такое приходят расстройство, то что, по твоему мнению, должен испытывать внутри мозг, будучи беспрестанно помрачаем испарениями? В каком положении находятся ручьи кипящей крови, когда ей преграждают свободное обращение? Чему подвергаются другие внутренности – печень и селезенка? Что испытывают самые вместилища помета?