Что слышно (сборник) - стр. 52
14.
Как по дороге с новогодней елки я съел весь подарок и что было потом.
15.
Как мама обещала, что мы поедем в воскресенье на ВДНХ гулять и есть мороженое, но что-то случилось, и мы не поехали.
16.
Деревянный конь Сивка, который у Сашки был, а у меня – нет.
17.
Бежевый плащ Елены Илларионовны, заляпанный чернилами, которыми я случайно пульнул из водяного пистолета. Уж так вышло.
18.
Витька Леонов из соседнего двора, который обозвал меня жидом, на что я ему сказал, что сам он жид.
19.
Учительница Марья Васильевна, которая не разрешила мне выйти из класса, и я описался.
20.
Завуч Юлия Михайловна, дернувшая меня за ухо так, что пошла кровь.
21.
Историк Иван Тихонович, говоривший “лабровраденческое государство” и называвший меня почему-то Гуревичем.
22.
Англичанка Анна Павловна по прозвищу Половник, которой я однажды зачем-то подставил подножку, и она упала. До сих пор не понимаю, как это получилось.
23.
Субботник, воскресник, сбор металлолома, сдача норм ГТО.
24.
Прием в пионеры, прием в комсомольцы, прием у зубного.
25. Вообще школа.
26. Первые литературные опыты.
27. Вторые литературные опыты.
28.
Ленин, из-за которого я навсегда рассорился с одной девушкой. Она говорила, что что-то же должно у человека быть святое.
29.
Повышенные социалистические обязательства.
30. Песня “Мой адрес – Советский Союз”.
31. Песня “Каким он парнем был”.
32. Песня “И Ленин такой молодой”.
33. Некоторые другие песни.
34.
Памятник Дзержинскому, у которого я однажды назначил свидание, забыв, что подойти к нему невозможно. Свидание, понятное дело, не состоялось.
35.
Пять часов в очереди за водкой в конце декабря 1988 года. Водка нужна на поминки: мама умерла.
36.
Пять часов вечера четвертого апреля тысяча девятьсот девяносто шестого года. В чем там было дело, не скажу.
37. Многое другое.
Косвенная речь
Праздник возвращенья
Ну разумеется, радио. Радио, неизбежно висевшее на кухонной стене и не умолкавшее ни на миг, пело и играло нам эти песни с утра и до позднего вечера. Это не было ни искусством, ни культурой, ни поэзией, ни музыкой. Это было чем-то существенно большим – неумолчным фоном повседневности. То есть самой повседневностью, неотделимой от чистки картошки или купания младенца в корыте, коммунальной склоки или запаха маминого борща.
Но и не только радио. Разве ж забудешь одноногого дядю Сережу, которого на все семейные праздники вся квартира зазывала с его трофейным аккордеоном. Это такое было счастье! Для детей особенно. Для взрослых, кажется, тоже. “И пока за тума-а-нами видеть мог паренек”, – пел дядя Сережа, и все ему подпевали. Тогда слова песен знали практически все.