Чрезвычайные обстоятельства - стр. 33

– Попадание в семерку, – негромко проговорил Токарев.

– Негусто, – прокомментировал Проценко.

– Для этого лоха в майорских погонах – хватит, – сказал Семеркин.

Петраков промолчал.

Раздался новый выстрел. Локоть у Сугробова опять дернулся, рука подпрыгнула. Майор картинно отступил назад и перезарядил пистолет.

– Еще раз семерка, – прежним негромким голосом произнес Токарев.

– М-да, – Проценко удрученно покачал головой. – Плохи дела будут у России, если ее станут защищать такие стрелки…

Петраков снова промолчал, Семеркин приподнял одно плечо, пробормотал негодующе:

– Две семерки – два странных намека на мою фамилию.

Сугробов вновь прицелился. Нажал на спусковой крючок. Мишень от попавшей в нее пули качнулась – была непрочно закреплена, Токарев подкрутил колесики бинокля, наводя окуляры на предельную резкость.

– Семерка! – произнес он.

– Тьфу! – отплюнулся Семеркин.

– Тьфу! – следом за ним отплюнулся Проценко.

Петраков и на этот раз промолчал.

Это Сугробов бьет пока по неподвижным мишеням, а что станет и какие результаты выпадут на долю майора, когда мишени будут выпрыгивать из-под земли всего лишь на несколько мгновений, разворачиваться боком и вновь нырять в преисподнюю – там несколько метров катиться на роликах, затем, приблизившись к срезу бруствера, возникать вновь? Эта программа хоть и усложненная, но для группы Петракова она – обычная.

– Неинтересно все это, – проговорил Проценко. – Бедная наша Родина! Ее так и хотят написать с маленькой буквы.

– Сережа, а ты знаешь, что такое патриотизм по-украински? – спросил Токарев, не отрывая глаз от бинокля.

– Нет.

– Это когда Москва пишется с маленькой буквы, а сало – с большой. Так что нашу Родину кое-кто уже давным-давно пишет с маленькой буквы.

– Это примерно то же, что я сказал.

Сугробов тем временем выстрелил еще несколько раз. Только одно попадание у него было в десятку.

– Неверную поправку на ветер дает, – не удержался от замечания Петрович.

Сугробова сменил следующий стрелок – плечистый парень с золотистым пушком в подскульях – похоже, школьник из солдат срочной службы. «Срочник» стрелял более уверенно.

– Девятка… восьмерка… девятка, – неспешно считал попадания Токарев.

– Вот ему и надо быть майором, – хмыкнул Проценко.

– Не согласен, – возразил Семеркин, – по результатам он даже на сержанта не тянет.

– Девятка… десятка… восьмерка, – закончил тем временем счет «срочника» Токарев и вновь подкрутил колесики бинокля.

Петраков завалился на заднее сидение «икаруса», закинул руки за голову.

Временами на него накатывало ощущение безысходности, чего-то тяжелого, тоскливого, камнем придавливающего душу, и он не понимал, не мог понять, откуда все это идет, из каких нетей? Он пытался совладать с собою, заставить сердце работать нормально, изгнать из него тоску, освободиться от глухой тяжести, ни с того, ни с сего заползшей ему в душу, но куда там – победы его были короткими: он мог освободиться от тоски на несколько минут, и не больше, потом эта отрава вновь наваливалась на него.