Чистый бор - стр. 20
Идёт к конторе, в ушах голос Ираиды, неровный, будто соскальзывающий с проводов на немалом пути.
В их первые дни он то и дело набирал контору: «Мне бы расчётчицу… А, это вы, девушка? А это Шрамков. Вы мне немало денег переплатили…» «Сколько?» «На треть больше!» «Ну, придите». И он у её стола. Наклонив голову, она листает книгу учёта. Аккуратная, как первоклассница. «Вот, видите! Правильно!» Он с трудом держит мину. Но и она гасит улыбку. Им обоим радостно. Она догадывается, что разыгрывает, но не портит его игры.
Работа отвлекает от дум. Думы в иные моменты невесёлые.
Завклубом, жена главного инженера Оградихина, выглядит немолодой девушкой. Она в Улыме по комсомольской путёвке, окончив техникум культпросвета, поднимает культуру и просвещает беспросветных улымцев. Свадьбу они с Иваном Фёдоровичем играли, видимо, в её родном селе. Эта непонятная девица, бездетная, тушуется перед любым. С виду они с Иваном Фёдоровичем – интеллигентные, как родня. В её кабинете Шрамков извинился, что он в рабочей одежде.
– Мы теперь укрупнённая бригада, и ваш папаша, уважаемый Фёдор Григорьевич… – Он ввернул «папашу», будто по-другому и не назвать ему этого болтливого дядю Федю, который ей свекор.
Но эта вечная девушка, родом деревенская, не видит в его словах изгибов дипломатии, кивая с полным доверием.
– Есть у нас один в бригаде, он – талант. Он баянист.
– Да знаю я, это Микулов Иван! – она, не имея никакой причины, зарделась. – Но он такой выпивоха…
– Он поёт, играет… Мы, укрупнённая бригада, предлагаем ему в клубе выступить с концертом. Мы в выходной дадим перечень его песен…
– Репертуар?
– Ну, да.
– И жена его голосистая! Эта пара будет украшением программы. Они русские народные поют. Электромузыка многим надоела.
Доволен итогом в клубе, но вспоминает какие-то недомолвки Ираиды через помехи на линии…
На другой день во время обеда Шура Микулова причитает песенно:
– Ох, Николай, помоги, от твоих слов он зашьётся! Пущай бы ему – эту «торпеду»! А гармонику проклятую отдать в клуб! – Информацию о том, что он в клуб наведался, растиражировало сарафанное радио.
Иван прикрывает руками лицо.
– Не гармоника.
Другие глядят так, будто Николай оговорился. Зойка остановила раздачу борща.
– Ба-ян!
Микулов отнимает руки от лица и глядит в лицо Шрамкова, как кролик-алкоголик на льва-нарколога.
– Мы были в бараке у сезонников, и мы: Евдокия Селивёрстовна, Илья Горячевский, Григорий Сотник, удивлены, как ты пел и как играл на баяне. И от нас заявление к тебе, Иван Афанасьевич…
Шрамков, будто подбирает слова. Но подобрал их раньше. И теперь отправляет эти слова к себе в сердце, и оттуда их говорит: