Чисто Питерская Хтонь - стр. 17
Старушка торопливо семенит к набережной, подальше от моста, подальше от Невы. Домой-домой-домой. Нога-предательница подворачивается на льду. Неловко, нелепо, большуха снова хватается за поручень: – Да чтоб тебя! – чертыхаясь сквозь зубы, восстанавливает равновесие, но бедро все же отзывается глухой болью.
***
Лера появляется у сфинксов, когда несколько егерей уже лежат без чувств, остальные с трудом, но держатся на ногах. Грифоны надрываются, кричат, летают над командой, из-под тишка все пытаются ударить по голове твердым носом. Знают твари, что делать. Сфинксы, накрытые заговоренными сетками, явно не желают этого терпеть – рвут их когтями.
– Где успокаивающее зелье? – кричит Лерка сквозь ветер, и сама не знает слышно ли.
– Так оно уже в них! – Костя, а это именно он, поворачивает на голос и замирает, глазам своим не верит, а ведь грифоны и ему могут голову пробить. Лерка одного такого, дерзко подлетевшего слишком близко, вырубает своим успокаивающим заговором. Грифон тут же падает, не засыпает, но обездвижен, а значит, уже не навредит.
– Это что ж, ваши лаборатории и зелье простейшее сварить не могут? – Костя тут же подскакивает к грифону и помогает Лере связать чудовище заклинанием.
– С большими и древними сфинксами так легко не получится, – цедит Костя сквозь зубы, будто ненароком игнорируя упрек бывшей однокурсницы.
– Годами получалось, а тут вдруг нет? А давно ты здесь начальник? Может не в зелье дело? – закатывает глаза Лера и подзывает егерей, кидает Савеличу усыпляющий дар – шарик, елочная игрушка, в безнадежности февральской ночи чуть светящийся голубым светом.
– Эта же штука вряд ли зарегистрирована? – щурится Костя.
– Сейчас будешь это выяснять? – изо рта Леры вместе с паром вырывается смешок. – Угомонись, ботаник.
И достает из сумки второй такой же шарик. Размяв пальцы, она первым делом кидает заговор укрепляющее сеть и колышки. Каменная спина сфинкса напрягается, веревки трещат, но не лопаются.
– Ну что, киса, поиграли и хватит. Пора спать, – голубой шар летит прямо в лоб возмущенного от такого обращения лица. Но уже через секунду это не имеет значения – сфинкс валится на постамент и едва ли теперь отличается от обычной спящей кошки. Разве что над Невой теперь разносится грудной, булькающий храп.
Волшебники выдыхают облегченно.
– Если такое со всеми тварями, то надо поторопиться, – перебивает это облегчение Михалыч, растирая замерзшие пальцы. – Ещё бы понять, что это было…
Его слова вязнут в порывах ветра, которые все настойчивее звучат как чей-то очень колючий смех.