Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - стр. 31
Едва Оэлун, сидевшая за шитьем, вскочила с места, убирая одеяла и подушки, как тут же через дверь донесся дробный стук копыт.
Быстро приблизившись, топот смолк у коновязи, и немного погодя в просвете двери показался сам Есугей. Перешагнув порог, он выпрямил свой высокий, широкоплечий стан, прищурил суровые, остриями стрел наведенные глаза, привыкая к сумраку юрты. Не оглядываясь, привычным движением руки повесил на стену нарядную, витую из восьми тонких ремешков плеть.
– Хорошо ли живете? – по мирному его голосу все поняли, что отец приехал в добром духе. – Что нового?
– По-старому, все хорошо.
– Овец постригли?
– Еще вчера закончили, – Оэлун, захваченная врасплох, хлопотала возле стола. – Мы не ждали тебя сегодня. Наверно, голоден?
– Когда это я из степи сытый приезжал? – Есугей снял с себя тяжелый боевой ремень с хоромго, саадаком и большим мадагой, отдал с готовностью подскочившему Тэмуджину и, неторопливо пройдя по юрте, уселся на хойморе.
– А мы тут гусей нажарили, Тэмуджин с Бэктэром позавчера целый мешок настреляли, – говорила Оэлун, не переставая хлопотать у очага. – Мы тебе оставили самого большого. Будешь?
– Давай гуся, проголодался я так, что могу сейчас сырую росомаху без соли съесть… А Тэмуджин пусть собирается, поедет со мной.
– Когда?
– Сегодня. – Есугей одним движением разрезал гуся на две половины, взял одну и с хрустом откусил полкрыла. – Я заехал за ним.
Чинивший на правой половине порванный недоуздок Тэмуджин с трудом подавил на лице вспыхнувшую радость. Выждав приличное время, он встал, открыл сундук у стены, достал новую рубаху из тонкой замши, перепоясался ремнем на бронзовой бляхе.
– Надолго поедете? – мать, помешивая деревянным ковшиком арсу, придирчиво осмотрела сына. – Гутулы новые надень, в пути могут встретиться люди.
– Через семь-восемь дней приедем, – говорил Есугей, отрезая от гуся жирную ножку.
– Еду с собой возьмете?
– Там все есть.
Вошел Хасар. Подозрительно посмотрел на Тэмуджина, одетого в новую рубаху, снимающего со стены свой лук в хоромго, и все понял. Лицо его потускнело, обиженно вытянулось. Сев у порога, он громко засопел, раздувая ноздри.
Есугей долго смотрел на его недовольное лицо, неторопливо обгладывая гусиную ногу. Бросил косточку на кусок бересты под столом, взял чашу с кумысом, отхлебнул глоток и покачал головой.
– До сих пор ты не научился хранить то, что имеешь на сердце… А ведь тебе уже семь лет, Хасар.
Тот опустил голову.
– А это еще хуже, – строго сказал отец. – Подними голову и смотри на меня прямо.
Хасар поднял озлобленный взгляд, дерзко посмотрел ему в глаза.